Доживем до воскресения. Литература в школе вчера, сегодня, завтра - страница 47

Шрифт
Интервал


Не говорю уже о том, что одно дело – получить шпаргалку с решением задачи по математике (нет, нехорошо, конечно, но все-таки это не бесчестие), другое дело – списать рассуждения о чести и бесчестии.

Но что посеешь, то и пожнешь.

В декабрьском номере журнала «Литература» за 2015 год опубликованы впечатления экспертов научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики», которые приняли участие в проверке и анализе представленных абитуриентами итоговых сочинений, написанных в конце 2014 года. Примерно за месяц сотня экспертов смогла проверить почти 12 тысяч работ. Исследования такого масштаба я в педагогической литературе не встречал. Сам я, работая в институте усовершенствования учителей, однажды проверил более тысячи сочинений на одну тему, в другой раз – более девятисот. Так что масштаб сделанного в Высшей школе экономики могу хорошо оценить. Не только масштаб, но и глубину. Вот сделанные мной выписки из журнальной публикации.

– В ВШЭ поступают очень сильные абитуриенты, но лишь единицы обладают самостоятельным мышлением, нешкольным кругозором, начинающимся за пределами школьной программы. Не многие смогли показать свою личность в этих сочинениях. Основная же масса писала шаблонно, казенно и трафаретно, словно заучив заранее тексты.

– Сто сочинений из разных мест и школ, интересных – штук десять (другой эксперт называет иную цифру: на сто работ достойных лишь пять. – Л. А.).

– Книга, – даже если она прочитана – становится не собеседником, а банком аргументов. Будем откровенны: цинизм такого рода школьники наследуют от нас. Лет пять назад я услышал от одной учительницы: «А книги зачем читать? Чтобы два балла за второй аргумент получить». Два первичных балла в ЕГЭ по русскому языку, в его сочинительной части, представляли абсолютную ценность. Теперь в этой же роли оказались и сочинения.

– Стандартные интерпретации и казенные формулы – бедствие, которое охватывает все темы. Но были сочинения и другого рода. Чему мы были рады? Прежде всего – резкому рывку за пределы школьной программы. Ремарк, Сэлинджер, Воннегут, Оруэлл, Хемингуэй, Каверин, Приставкин. Нередко книги зарубежных авторов начинали резонировать с произведениями русской литературы. «Старик и море» – и «Царь-рыба», «Прощай, оружие!» – и «Живи и помни». За неожиданными сопоставлениями скрывалось бесстрашие мысли: действительно: почему в романе Хемингуэя дезертирство – единственный честный выход, а в повести Распутина – преступление? Или автор сочинения опирается на собственный опыт – и пишет, что понимает, о чем идет речь в «Тихом Доне», потому что оба его прадеда из донских казаков, только из разных лагерей. (Из всего мной прочитанного это был единственный пример, взятый из итогового сочинения, вот такого же рода. –