—
Привет, — сказала голографическая Настя.
—
Хай, — откликнулся Натан. — Я скоро закончу и приду. Ты Костика из
сада забрала?
—
Нет, — сказала жена. — Я ухожу.
—
Когда вернёшься? — спросил Натан.
— Я
не вернусь, — ответила жена.
Натан
рассмеялся, выключая пылесос, но голографическое любимое лицо не
улыбнулось в знак шутки.
— Что
значит ухожу? — Натан, всё ещё ничерта не понимая, вытер руки
полотенцем.
Настя
помолчала.
— Я
тут встретила кое-кого, — сказала она затем.
Натан
глупо таращился на неё, всё вытирая и вытирая руки, пока не растёр
до красноты.
—
Костик? — спросил он.
—
Останется с тобой, — голографическая жена отвернулась. — Так будет
лучше.
Уже
потом, гораздо позже, накануне развода Натан узнал, что новый
избранник его жены был отягощен каким-то несусветным капиталом,
открывающим поистине невероятные горизонты, к которым Анастасия и
устремилась на всех парусах подобно яхте, согласившись на
единственное условие — никаких детей от первого брака. Вот Натана с
Костиком и выбросила из своей жизни. Отрубила якоря, так
сказать.
Сказать, что он был убит и раздавлен —
не сказать ничего. Особенно в первые дни, когда, ничего не понимая,
бродил по их квартирке и повсюду натыкался на брошенные ею вещи,
ещё живые, ещё несущие запахи её духов и тела, он брал блузку или
шейный платок, прижимал к лицу и нюхал, тогда на секунду можно было
поверить, что это дурной сон. Потом казалось, что не все потеряно,
она опомнится и вернётся. Скажет, что раскаялась, что жить без них
не может, а он поскандалит, но простит, да, вот так, простит,
переедут и попробуют с нуля построить жизнь. Не
вернулась.
Звонила тёща, долго плакала, сказала «я
свою дочь такому не учила», видно было, что искренне горюет.
Впоследствии горе не помешало им с тестем воспользоваться плодами
нового брака дочери и укатить на ПМЖ в жаркую
страну.
Сложнее всего было объяснить Костику,
что мамы с ними больше не будет. Он всё спрашивал, когда та придёт,
и Натан лгал о долгом лечении, словесно юля и как змей извиваясь,
чтоб не ранить ребёнка, а сердце просто кровью обливалось, и под
языком бились совсем иные слова, отчаянно-злые, примитивные и
нецензурные.
—
Не ты первый, не ты последний, кого ради денег бросают, — сказал
физик. — Женщины, они такие. Каждая считает себя драгоценным
янтарём, каждой огранка нужна.