Тот факт, что свет её раздражал, но
при этом не убирался, очевидно указывал на то, что держать в
стрессе её необходимо. Просто так Фонд пытки не устраивает.
– Я хочу войти внутрь, – произнёс я,
так и не сумев разглядеть её лица.
Охрана переглянулась, связалась с
начальством, что наблюдало за всем через камеры. Вероятно отдельная
трансляция ведётся и для Кристины М., что наблюдает со стороны за
моими повадками. Без сомнения это своего рода и психологический
тест для меня. Всё же я очень стар, слишком стар, но психика моя
пока что не деградирует, а меняется. Потому важно отслеживать эти
изменения, чтобы продолжать контролировать меня.
Да, я прекрасно всё понимал и не
питал иллюзий. И меня всё устраивало, по крайней мере пока что. А
двери в клетку тем временем отварились.
Сразу заходить я не стал, ожидая
нападения. Чувствовалась какая-то зловещая аура вокруг этого
объекта. В любой момент эта якобы хрупкая девушка могла вскочить
и... попробовать вонзить свои длинные ногти мне в сонную артерию?
Так или иначе нападения не случилось, я спокойно сделал шаг, мои до
блеска вычищенные туфли слегка скользнули: пол здесь мыли совсем
недавно.
– Что же ты натворила, что тебя как
зверя держат без одежды, без одеяла, без каких-то личных вещей и
права даже нормально поспать без этого света? – тихо спросил я, но
без жалости, скорее с любопытством, ведь предположения мои были
одно хуже другого.
Она ничего не отвечала, но вдруг
удивительно быстро села на колени и посмотрела прямо мне в глаза.
Черты её лица были азиатско-индейские, очень аккуратные и тонкие,
невероятно нежные. Так и хотелось прикоснуться к её щеке, провести
большим пальцем по губе, приобнять и никогда не опускать столь
красивую девушку, пусть и глаза её были абсолютно чёрные, как и
кожа. При этом имелось ещё и общее облысение.
Но жути при этом она не наводила,
словно бы обладая непонятной силой способной воззвать к древнему
инстинкту в любом мужчине защищать самку. А затем её губы дрогнули,
чтобы высказать просьбу, что прогремела словно приказ:
– Убей их всех, спаси меня, –
прошептала она, начав приближаться ко мне, ползя на
четвереньках.
Она хотела приблизиться, медленно
подняться, встать в полный рост и... и неожиданно, примерно за метр
до меня она просто встала как вкопанная, узрев в моих глазах вовсе
не желание исполнить любую её волю. В них скорее был гнев и
некоторая сталь, что словно плёткой ударила её по самой душе. Это
был отказ, полный высокомерия и унижения, грубый и самый
болезненный отказ для той, которая никогда ничего подобного не
знала.