Я же тихо облегчённо выдохнула:
кровопускание в подобном состоянии, в коем я сейчас находилась -
последнее, что можно было предложить.
Несмотря на душевный раздрай, я всё
же старалась хорошо питаться, понемногу, но часто. Горячий мясной
бульон, подсушенный хлеб, разваренную на воде овсяную кашу, овощные
пюре. Сама же и составила для себя меню, со мной не стали спорить,
сделали, как велела.
Постепенно тело крепло, как и мой
дух, а вместе с ними и воля к жизни.
И вот вторая неделя моего пребывания
в новом мире и новом теле подошла к концу.
- Белла, доброе утро! - мама вошла в
мою опочивальню, на её губах играла привычная ласковая улыбка.
Женщина подошла к окну и одёрнула портьеры, впуская в комнату
солнечный свет.
Моя комната располагалась в восточной
башне замка, где первые солнечные лучи, проникая сквозь узкие
стрельчатые окна-бойницы, медленно ползли по каменным стенам,
окрашивая их в теплые золотистые тона. В те первые дни, когда
отчаяние захлестывало с головой, именно эти рассветные часы
возвращали мне душевное равновесие.
Массивная кровать под резным
балдахином занимала большую часть пространства. Дубовые столбы,
поддерживающие тяжелый темно-синий полог, были украшены искусной
резьбой - виноградные лозы переплетались с фигурами мифических
существ. Отец заказал эту кровать специально для единственного
ребёнка у лучших мастеров Аландрии, когда ей исполнилось
четырнадцать.
Всю противоположную стену занимали
внушительные сундуки, окованные железом. В них хранились платья
девушки, пошитые из тонкой шерсти и шелка, привезенные купцами из
далёких земель. Рядом с кроватью, на тумбе, стоял небольшой
сундучок для украшений, инкрустированный перламутром и слоновой
костью. Подарок матери любимой дочери в день её первого
причастия.
Молитвенная скамья у окна, если
верить личной служанке, была любимым местом Изабеллы. Здесь она
проводила часы за чтением псалтыри, расшитой золотыми буквицами, на
стене над ней висел гобелен с изображением цветущего сада - работа
монахинь из соседнего аббатства. Местами холодный пол устилали
овечьи шкуры: две лежали у камина, и столько же по бокам от моей
кровати.
Камин… Самой ценной частью комнаты
для меня был именно он. Каждый вечер в нём тихо потрескивали дрова,
тепло, идущее от очага, согревало моё вечно зябнущее в этих
каменных стенах тело. Подле него (камина) стояло два резных
деревянных кресла, куда я пару дней как начала садиться,
завернувшись в тёплый плед и слушая, как огонь медленно сжигает
поленья. Над камином висел старинный щит рода - тёмный,
потускневший от времени, с едва различимым гербом. Он был
напоминанием о доблести предков прежней хозяйки тела.