— Итак, Исмельен ле Туанри из
Великого Дома Золотого лотоса Нирга, ты признан виновным. Наказание
от присяжных — десять плетей прилюдно. И, как обративший внимание
на вопиющее преступление, я могу от себя еще добавить столько же.
Однако несмотря на некую маску злодея, которую любят рисовать мне,
я не столь суров, как уважаемая комиссия, которая могла бы обойтись
с тобой не столь жестоко, ограничившись вирой для Дома, —
расширенные Кодексы, похоже, здесь особо никто знал, — Хотя и
полностью одобряю данные методы. И понимаю всю мудрость этого
решения. Ибо путь к становлению человеком труден и тернист.
Испытания же закаляют не только плоть, но и дух, деньги не
позволяют прочувствовать и ощутить всю полноту и тяготы жизни, как
и не дарят мудрости и ума. Так вот, повторюсь, наша цель не в
причинение тебе боли ради нее самой, но прививание правильных
устремлений и манер, тем более ты стремишься к настоящему. Верно ли
я говорю, почтенные? — каких только эмоций от комиссии не
прилетело, четверо тоже с опаской покивали, Император хоть и
оставался невозмутимым, но в душе веселился, представить, что эльф
мечтает стать человеком, это все равно, как на Земле, разумный
мечтал бы превратиться даже не в обезьяну, а в свинью. Конечно,
девиации имелись, но за рамки статистической погрешности не
выходили, — Как вчера сказал, великий герцог, ты похож на человека,
и только поэтому тогда я стал говорить с тобой, наставлять на путь
истинный. Эрлглэрд, все верно? Я нигде не солгал?
— Не солгал, — Рональду еще больше не
понравилось обращение к нему в таком щекотливом вопросе.
А нечего так остроухих расслаблять,
совсем страх потеряли. Гости.
— И скажу так. Исмельен, возрадуйся!
Совсем уже близко исполнение твоей мечты, видимо, сами боги тебя
привели ко мне вновь, пусть и тернистыми путями. Я помню, что для
сведущих, в твоих глазах читалось страшное желание стать пусть не
аристо — нами не становятся, нами рождаются, но хотя бы достойным
хуманом… и мы из тебя его сделаем! — сурово заявил я. Эльфы
беззвучно хапали воздух ртом, а двое аристо из их сопровождения
вытаращили глаза, впрочем, не менее изумленными выглядели все,
Оллиэн не смог сдержать стон от смешка, тут же зажав плотно себе
рот ладонью, затем его плечи начали содрогаться, а он как-то
сдавленно пищать. Условно-дружественные главы держались из
последних сил, чтобы не засмеяться, кривили лица, лишь я оставался
невозмутим, — Мое решение таково: после справедливой экзекуции в
десять плетей, посадить его в одиночную камеру, выдать азбуку,
расширенный Кодекс, чернила и бумагу. Света не лишать, но кормить
скромно. Хлеб и вода. Последнюю можно давать без ограничений. Ибо,
как говорили древние, сытое брюхо к ученью глухо! Прогулка один раз
в сутки, во время выноса за собой лично, повторюсь, лично дерьма —
это позволит ему постигнуть один из важнейших законов мироздания:
умеешь гадить, умей и убирать. Через декаду он должен будет сдать
строгий экзамен на знание Кодекса, продемонстрировать умение
писать, считать и основы правильного обращения к тем, кто выше его
и ниже в людском сообществе. В соседнюю с ним камеру на тех же
правах и условиях, но с гордым званием «наставник» приставить
дружественного их Дому эрлглэрда Рассела из Дома Красных цветов,
который и будет проводить уроки, и разъяснять трудные для эльфа
моменты. Ведь где, как не в испытаниях всходят ростки настоящих
чувств, таких как любовь или крепкая дружба? Более того, последняя
проверяется. Через декаду присутствующий здесь глэрд Стек глава
Великого Дома Черный луч Ирранаста, который обязательно за это
время освежит память на знание Кодексов, будет принимать экзамен у
Исмельена. Сейчас же перед нами он поклянется на крови, что сделает
все возможное и невозможное, чтобы поставить впросак испытуемого,
придумает множество каверзных и трудных вопросов, да и сам экзамен
обставит так, чтобы в любой Академии задумались. Нельзя, почтенный
глэрд Стек, ударить в грязь лицом перед нелюдями! — обратился я к
усатому лохматому здоровенному сорокалетнему мужику, который не
знал теперь куда себя девать, а сначала преисполнен был гордости и
эдакого высокомерия, явились не запылились, — Нельзя! Ибо через
тебя, они будут смотреть на всех нас!