Но делать было что-то надо, и он решил продать своих лошадей.
Однако никто не осмелился приобрести нужных для армии животных, которых в любой момент могли забрать под военные нужды.
И тогда их купил… генерал-губернатор Сирии и командующий Четвертой армией Джемаль-паша!
Узнав об этом, Кемаль презрительно усмехнулся.
Вот они, плоды генерал-губернаторства.
Армия голодала, в подчиненных областях царил хаос, а владыка провинции сорил золотом так, словно это был не благородный металл, а песок.
Но на этот раз он смолчал.
Да и не имело никакого смысла обличать этого человека, если все его речи так и оставались гласом вопиющего в пустыне.
Кемаль покидал Африку с тяжелым сердцем и облегченно вздохнул только после того, как Энвер отказался от своего сумасбродного плана и тысячи турецких солдат так и не легли в приготовленные для них их неумными командирами могилы в жгучих песках пустыни…
В столицу Кемаль прибыл в октябре 1917 года, и то, что он в ней увидел, настроило его на еще более воинственный лад.
Как и прежде, он повсюду выражал свое, чаще всего в вывсшей степени нелицеприятное для руководителей всех уровней мнение по вопросам военной и общей государственной политики.
А положение и на самом деле было отчаянное.
Империя задыхалась от непосильного бремени содержания огромной армии в 900 тысяч человек.
Экономика, несмотря на некоторые сдвиги, буксовала, крестьяне разорялись, а цены на продовольствие и предметы первой необходимости росли уже не по дням, а по часам.
Непосильные налоги душили народ, и после драконовского указа Энвера об изъятии продуктов у населения люди пухли от голода.
И в то же самое время в столь любимую им Германию целыми эшелонами вывозилось турецкое зерно и продукты, а чиновники купались в золоте и роскоши, наживаясь на их поставках.
Главной опорой спекуляции стала созданная при «Единении и прогрессе» Комиссия по продовольствию, возглавляемая окрещенным в народе продовольственным диктатором Кара Кемалем.
Не уступал ему в желании погреть руки на народном добре и сам Энвер, то и дело менявший дворцы и виллы.
Под стать ему был и Джемаль, по каким-то только одному ему ведомым причинам постоянно путавший государственную казну с своей собственной.
Османская империя все больше теряла свою самостоятельность, и полностью подчинившие себе турецкое правительство немцы, словно в насмешку, стали называть ее «Энверландом».