Чуть ли не в первый день я попала на какой-то праздник – в актовом зале выступали бывшие беспризорные дети. Я хлопала после каждого номера и всё время спрашивала себя, куда же я попала. Особенно запомнился один пацаненок. На лице его было написано, что еще вчера он спал на теплоцентрали и просил подаяния с клетчатой шапкой. Под глазом у него сиял фиолетовый фонарь, а пальцы были изрезаны бритвой. Губами, привыкшими к совсем другим словам, он сегодня в нарядном зале поет песенку о том, как хорошо быть послушным паинькой, а клетчатая шапка постирана, выглажена и уложена в шкафчик… (до лучших времён?)
А вот и дверь в комнату ребят из «Взрослой жизни», выпускников детдома. По словам соцработников, эти ребята ни на йоту не приучены к жизни в этом мире людей. Что у них вечный потоп – могут забыть закрыть воду и ходят в носках, растаскивая грязь по комнате. Я пожалела, что у меня нет резиновых сапог, и постучала.
Тук-тук. Молчок. Еще тук-тук. Опять молчок.
Я приоткрыла дверь и сделала еще тук-тук. Комната была пуста. Я вошла. Пол был сухой и абсолютно чистый. Все кровати были аккуратно застелены, на тумбочках прибрано. Из шкафа не торчала и не вываливалась одежда. С гигантского плаката на стене огромными, подведенными на индейский манер глазами за мной следила Кристина Агилера.
Но как я узнаю из выстроенных в ряд кроватей, где спит Иса? Некоторое время рассматривала по – спартански обставленную комнату. Обеденный стол в углу со стопкой вымытой посуды. Хлеб, кастрюлька. За шкафом утюг, полка для обуви. Старенький музыкальный центр и диски – рэп, рэп и рэп.
На одной из тумбочек замечаю мою старую знакомую в сером переплете. Только сегодня она уже не сверкала на солнце и не была так раскалена – тихая, замолкшая, скучающая рассказчица спала. Рядом с ней стояли, лежали стопками несколько толстых книг и довольно много – поменьше. Чехов, Достоевский, Гоголь, потом Пелевин, Коэльо, Кастанеда, Библия…
Я подошла к серой, отогнула закладку. Книга послушно ожила.
«– Когда умрет, обязательно пришлите за мной, – вполголоса приказал я
фельдшеру, и он почему-то вместо «хорошо» ответил почтительно:
– Слушаю-с…»
Между переплетом и первой страницей была заложена фотография – шесть цветных снимков три на четыре. Свежая. Иса улыбался мне так, словно в ту минуту, когда фотографировался, думал о тех чудесах, что накроют его, как только в руках у него окажется заветный синий документ