Их всех нужно допросить, но не одновременно. Уэбберли обратился к немке:
– Вы отвечали за ребенка?
Но в ответ раздался голос матери:
– Это я навлекла на нас несчастье.
– Юджиния! – воскликнул Дэвис, а второй мужчина, с лицом, блестящим от пота, сказал:
– Не говори так, Юджиния.
Дедушка провозгласил:
– Мы все знаем, чья это вина.
Немка зарыдала с новой силой:
– Нет! Нет! Я не оставляю ее!
Сосед по дивану пытался успокоить ее, приговаривая:
– Все хорошо, – хотя ничего хорошего в происходящем не было.
Двое из присутствующих сохраняли молчание: преклонных лет женщина, не сводящая глаз с деда, и женщина помоложе в аккуратной юбке в складку, с волосами цвета помидоров; последняя с откровенной неприязнью следила за плачущей немкой.
Слишком много людей, слишком много эмоций, нарастающая неразбериха. Уэбберли велел всем разойтись, за исключением родителей.
– Но оставайтесь в доме, – уточнил он. – И пусть кто-нибудь постоянно находится с мальчиком.
– Я присмотрю за ним, – вызвалась красноволосая, очевидно та самая «гувернантка», о которой говорил молодой констебль. – Пойдем, Гидеон. Давай займемся математикой.
– Но мне нужно упражняться на скрипке, – сказал мальчик, переводя требовательный взгляд с одного взрослого на другого. – Рафаэль сказал…
– Гидеон, все в порядке. Делай, как говорит Сара Джейн. – Мужчина с потным лицом отошел от матери и присел на корточки перед мальчиком. – Сейчас ты не должен беспокоиться о музыке. Иди с Сарой Джейн, хорошо?
– Пойдем, парень.
Дед встал, не выпуская мальчика из кольца рук. Остальные вышли вслед за ними, и в комнате остались только родители погибшего ребенка.
Даже много лет спустя, в парке в Стамфорд-Брук, под аккомпанемент заливистого лая Альфи, гоняющегося за птицами и белками в ожидании, когда хозяин вновь посадит его на поводок, Уэбберли видел Юджинию Дэвис такой, какой она была в тот далекий вечер.
Скромно одетая в темные брюки и бледно-голубую блузку, она не шевелилась. Она не смотрела ни на него, ни на мужа. Произнесла только:
– О мой бог. Что с нами будет?
При этом она обращалась не к мужчинам, а к себе.
Ее муж сказал, не столько отвечая ей, сколько к сведению Уэбберли:
– Мы ездили в больницу. Они ничего не могли сделать. Здесь они нам этого не сказали. В доме. Они не сказали нам.
– Да, – кивнул Уэбберли. – Это не их работа. Они оставляют это уполномоченным лицам.