Усевшись на подоконнике, Вусьма заложил попарно ноги за ноги и сложил на груди все четыре руки. А когда Агатуся завершила новость репликой: «Вот такая катастрофа!» – он глубокомысленно стал рассуждать:
– Это с какой стороны посмотреть. В масштабах Вселенной это не катастрофа, а всего лишь пустяк, ничтожная пылинка. Но в масштабах Чуднярска это, может быть, и катастрофа…
– А в масштабах моей булочной не принято вумничать! – заявила ему Бойка Микулишна. – Чего ты лазаешь по окнам? Там цветы, салфетки накрахмаленные, а ты – с ногами запёрся!
– О, чуднярская нелогичность! – посетовал Вусьма. – Как же я мог зайти через дверь, если там застрял этот, не знающий меры в еде.
Бойка Микулишна смутилась. А ведь и правда! В булочную теперь можно попасть только через окна. И она приказала Агатусе убрать с подоконников цветы и салфетки.
Ещё два покупателя влезли в булочную через окно. Сначала Жирраша. А за ним – чуднярик, похожий на тощего кота. Это был поэт Кио́н. Агатуся тут же сообщила ему о пропаже коллекции.
А Бойка Микулишна пригрозила Облопе:
– Если я узнаю, что коллекцию украл ты, больше ни крошки здесь не получишь! Испуганный толстярик завопил:
– Я клянусь, что не виноват!
Модя Фла, отшвырнув кусок плюшки, выскочила из-за стола и закричала:
– Я не верю тебе! Докажи, что не ты совершил это преступление!
– Он не мог совершить это преступление, потому что ночью он совершил другое преступление! – громко сказал Кион.
Чуднярики ахнули. Ещё одно преступление! Бойка Микулишна спросила Киона, о каком преступлении речь.
– Он уничтожил моё вдохновение! – скорбно возвестил поэт.
– Тьфу ты! – разозлилась Бойка Микулишна. – Чего ты народ пугаешь?
– Я не пугаю. Я страдаю, – уточнил Кион.
Агатуся угостила страдающего поэта булочкой и полюбопытствовала:
– А как это произошло?
– Луна появилась на небе, а я вышел на балкон. И тут, под лунным светом, на меня снизошло вдохновение! – сообщил Кион, прижимая к тощей груди булочку. – Но только я сочинил первую строчку, раздался храп. Вы не представляете, какая это трагедия для поэта – громко храпящий сосед.
– А что я могу поделать! – проворчал Облопа. – Я ж не нарочно храплю.
Кион сердито покосился на него и стал жаловаться, что его всю ночь и даже на рассвете донимал ужасный храп Облопы. И хотя поэт покинул балкон, однако в комнате он всё равно не смог работать. Храп назойливо проникал через плотно закрытые окна и двери.