– Ты не будешь против, пригласить соседей, – спросил сына Семён Александрович, – ведь они принимали активное участие в сборе подписей за моё спасение.
Сын поддержал это предложение и хотел послать Матрёну за гостями, но потом передумал и пошёл к соседям сам. Вскоре он вернулся с Черновым Михаилом (бывшим управляющим) и его братом Константином. Для угощения принесли из подвала и погреба солёных грибов, солёных огурцов, которые солили в деревянных бочонках, и всё, что имелось на такой случай. Керосин заканчивался, но, не смотря на это, поставили на керосинку кастрюлю с картошкой, чтобы сварить быстрее. Черновы принесли с собой пирожки с капустой и большую, пятилитровую, бутылку, медовухи. Женщины Верещагины отведали пирожков, и ушли. В столовой остались одни мужчины.
– Семён Александрович, расскажите, как в тюрьме было, – попросил Константин.
– Давайте сначала выпьем под картошечку, – сказал хозяин, – а потом я всё расскажу. Он встал, сам налил всем наливки в хрустальные бокалы, и сказал:
– Предлагаю тост за наших деревенских людей, чтобы все жили хорошо, и были здоровы, особенно детишки. После тоста мужчины встали и выпили.
– Эх, хороша наливка, – крякнул Чернов старший, когда осушил бокал, и, вытирая усы, закусил ядрёным грибочком, подцепив его на вилку. Костя и другие присутствующие тоже закусывали душистыми грибами, пахнувшими чесноком и укропом.
Когда выпили обе бутылки наливки на шестерых, (тут были ещё Серёжа и Коля Верещагины) Семён Александрович почувствовал себя совсем хорошо, нервы успокоились, и он начал рассказывать.
– Смерть в любом случае ужасна. Но ещё хуже, когда её ждёшь и знаешь, что вот сейчас тебя убьют. К нам в камеру несколько дней никто не заходил. Пищу нам тюремщики не давали, пить давали мало, и мы постоянно хотели пить и есть. Воду давали, наверное, из лужи, она была с душком и грязная. Спать заключённым было негде, так как спальных мест имелось четыре, а людей посадили в камеру пятнадцать. Под конец я так измучился, что уснул прямо на полу. Сначала все в нашей камере надеялись, что разберутся и нас отпустят, но потом поняли – расстреляют. Было ясно слышно, как стреляли, вначале где-то за тюрьмой, а потом прямо в тюрьме, расстреливали даже в камерах, потому, что арестованные не хотели выходить, а многие не могли, ведь среди помещиков, в основном, были старики.