Он не смог совладать с собой, рассудок его помутился,
и тогда Вильям резко встал из-за стола, вырвал две последние
страницы из блокнота, скомкал их, ударом распахнул ставни и выкинул
листки на улицу. Немного полегчало. Но осознание того, что он так
психанул, не красило его в собственных глазах. Он снова сел за стол
и обхватил голову руками. Что же происходит? Ведь и раньше эти
записи получалось вести с не очень-то большим успехом. Но почему
именно последние два дня так его вымотали? Пытаться отвечать на
этот вопрос сейчас не было сил. Вильям чувствовал себя нездоровым,
ненормальным. А тут ещё внезапно подоспело чувство сонливости.
Такого не было уже давно. Настолько давно, что Трац в принципе не
помнил, было ли с ним такое.
Оставаться в кабинете стало вдруг невыносимым. И это
ощущение напугало Траца. Разум диктовал остаться в кабинете,
пересилить себя и одержать верх над странными ощущениями, но чем
больше Трац оставался в кабинете, тем больше убеждался, что как раз
таки разумнее будет сейчас уйти, но сохранить втайне то, что с ним
происходит последние двое суток. Если же ситуация не изменится…
Пока об этом рано думать. Он обязан разобраться в происходящем и
сохранить свой рассудок и должность — одну из ключевых в
Готджи.
Вильям решительно встал, зазвенел ключами, запер
ставни и вышел из здания. На улице взгляд его упал на мисс Оури,
которая хозяйничала у фасада своего рабочего здания.
— Мисс Оури, — сменил Трац утренний недовольный тон
на деловой, — могу я вас попросить?
— Да, слушаю, мистер Трац?
— Я… случайно намусорил. Окно было открыто, и пара
ненужных бумажек выпала. Вы, смотрю, сегодня, заняты уборкой.
Можете подобрать бумажки? Я бы и сам… Но есть срочные дела. Надо
сегодня немного перестроить день, дойти до дома.
— Да, конечно. Мне несложно, — растерялась мисс Оури
не от самой просьбы, а от того, что днём Трац вдруг решил идти
домой. — Можете не волноваться. Я домою окна и обязательно выполню
вашу просьбу.
— Благодарен, — сухо сказал Трац, кивнул и направился
по улице в сторону своего дома.
Трац и сам без труда мог поднять злосчастные бумажки
и выкинуть в мусорный бак. Дело вовсе не в том, что он не хотел или
брезговал такой работой. Ему было больно и обидно лично самому
поднимать с земли черновики, которые он вырвал собственными руками
и в сердцах выбросил.