– да ей под задницу!..»
* * *
– Знаешь, как сказано в Писании, – говорил маленькому Сереже его репетитор по математике Андрей Игоревич, – ищите и обрящете, стучите, и откроется вам. Так это – о математике. Четыре в кубе?
– Тридцать два, – отвечает Сережа.
– Четыре в кубе, Сергей? Боюсь показаться навязчивым! Четыре в кубе – раз, четыре в кубе – два…
– Шестьдесят четыре!!!
– Продано.
* * *
Сергей после двух репетиторов за день:
– Вы что из меня, ученого хотите сделать?
– А ты что хочешь, стать грузчиком?
– Зачем быть грузчиком? – он отвечал меланхолично. – Зачем быть ученым?
* * *
Меня привели в гости к чуть ли не столетней художнице Наталье Ушаковой в огромную коммуналку, я думала, таких уж и нет в Москве.
– Писатель Зайцев здесь бывал, – она говорила, – Булгаков читал здесь свои рассказы. Вы Чуванова знаете?
– Нет, я Чугунова знаю.
– А я Чугунова не знаю, а знаю Чуванова, ему 95 лет – белый старик с белой бородой весь в белом – открываю дверь, а он – с огромным букетом жасмина… Разбогател на «Диафильме»… Все это было более или менее сейчас. Что-то в последние годы много поумирало. А я человек радостный, хоть и голодов три штуки пережила. Тут упала на улице, руку сломала, встала – радуюсь, что рука-то левая, а не правая!.. Нет-нет-нет, ничего не просите, у меня в 20-е годы Кандинский и Шагал взяли мастихин и штангенциркуль и уехали, не отдали. Я с тех пор ничего без расписки не выдаю…
Показывала свои книжки – очень старые, как сама их иллюстратор. У меня в детстве была картонная коробка-восьмигранник, на ней были изображены Мойдодыр с грязнулей и надпись: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам!» Там лежал зубной порошок, мыло, маленький тюбик с пастой, зубная щетка... Так это она, оказывается, коробку с Мойдодыром нарисовала!
– Чуковский увидел и говорит: «Стишки-то я написал…» Все-таки он любил, – сказала Ушакова, – чтобы ему за все платили… А тут Глоцер ко мне приходил – с бородой. Не знаю, по-моему, ему нехорошо, как разбойник. Вот Немировичу-Данченко, помню, что было хорошо, а Глоцеру – нет…
* * *
– Вы можете получить десять экземпляров голландских изданий с вашим рассказом, – сообщил Глоцер.
– Зачем мне столько? – я удивилась. – У меня только один-единственный знакомый голландец – это вы.
* * *
Архив Владимира Иосифовича Глоцера был настолько всеобъемлющим, что, когда он переезжал на другую квартиру, я слышала, семь грузовиков вывозили его открыточки, записки и вырезки из газет. Свой кабинет, где хранились эти сокровища, Глоцер запирал на ключ и никого туда не допускал.