Раненый немец, состояние которого было очень плохим, кроме ранения в спину в область почек при падении с лошади сломал руку и вывихнул ногу. Соорудили носилки из его плащ-палатки и тронулись в путь, когда чуть стемнело. Петрову очень хотелось, чтобы раненого немца несли сами немцы, но Дементьев не разрешил и наказал Кошкину не разрешать этого делать, руки немцев ни при каких обстоятельствах не развязывать и самому зорко следить за ними. Им был дан маршрут в 60 километров, который они должны были преодолеть почти за одну ночь и половину дня.
Мы двинулись дальше, покинув гостеприимную деревню. Прошли 7 километров. Дементьев предложил мне послать кого-нибудь в деревню, узнать, что слышали жители о немцах. Я сказал, что пойду сам. Вышел на середину деревни, перепрыгнул через примитивный плетень и огородом подошел к избе. Окна во всех домах были замаскированы, поэтому не видно было ни одного отблеска света. Приложив ухо к бревенчатой стене, услышал негромкий женский голос и густой мужской бас. О чем они говорили, разобрать я не мог, так как до моего уха долетали только отдельные слова.
Прислушиваясь к словно вымершей деревенской улице, тихо перелез через забор и с улицы постучал в окно избы, откуда сразу же послышался ответ: «Кто там?» Я негромко сказал: «Выйдите на минуточку». Снова тот же голос: «А кто вы?» Я ответил: «Свой!» «Но кто вы свой?» «Не бойтесь, выходите, в обиду вас никому не дадим».
Слышно скрипнула дверь избы, затем легко проскрипел засов в сенях, на улицу вышел старик с длинной бородой, не по сезону в шапке-ушанке. Подойдя к нему, я сказал: «Здравствуй, дедуся». Он снял шапку и сказал: «Здравствуйте». «Где можно с вами побеседовать?» Он показал рукой на избу. Я возразил: «Не надо беспокоить семью». Предложил: «Пойдемте в огород».
Мы прошли до самого конца огорода, как по команде присели оба на корточки. Дед охотно отвечал на все мои вопросы. Он говорил, что в деревне немцев еще не было. Неделю тому назад появился бывший тюремщик, спекулянт, которого за спекуляцию судили 5 лет назад и которому дали 10 лет. Он ходил к немцам, и его назначили старостой. Сегодня он собирал сходку в избе Матрены-вдовы. Молодых агитировал вступить в полицаи. Называл новые немецкие порядки лучше старых. Хвалил немцев по всем швам. В полицаи вступить еще никто не согласился. Петька Фомин ерзал на стуле, ему, по-видимому, хотелось носить немецкое оружие, и он хотел сказать об этом, но на него угрюмо посмотрел его дядя Проня, и он сразу замолчал.