Я заставляла себя вновь и вновь подыматься с утра и идти в эти ненавистные бараки, одевать на себя маску безразличия, иначе мою подавленность расценили бы тут, как слабость и вышвырнули бы меня отсюда подальше. Я должна была держаться. Только здесь я могла хоть чем-нибудь помочь и лихорадочно искала пути выхода. Я столько пробыла здесь, но не сделала ничего полезного для этих людей.
Однажды, я вне себя кинулась останавливать утопление младенца, но на меня тут же накинулась надзирательница свирепого вида и ударила меня плетью по рукам, когда я тянулась к ребенку. От неожиданности я оступилась, и жгучая боль прожгла мои руки. Земля моментально оросилась моей кровью. Я обернулась к этой мегере и, не помня себя от злости, собралась кинуться на нее, хотя она была втрое больше меня.
Но тут сзади меня обхватили чьи-то руки, а сбоку подбежала Агнет, что-то крича, только я не могла понять что. Несколько надзирательниц прибежало на шум, но увидев ту женщину, что ударила меня, резко останавливались, не зная, что делать, как будто боялись чего-то. Я не упиралась, и меня быстро вывели с этой части лагеря. Когда та толпа скрылась из виду, хватка ослабла, и я увидела, что меня держал молодой охранник, лет 22—23. Я уже несколько раз сталкивалась с ним, но не знала, как его зовут. Он был высокий, стройный, рыжий с россыпями веснушек по всему лицу и шее. Он с опаской поглядывал на меня, пока Агнет все время шла рядом и жужжала о чем-то. Оказалось, эта вышибала – Ирма – была главной надзирательницей женского лагеря. Все узницы, да и другие ее подданные ходили в страхе перед ней. Ирма была очень жестокой. Это я уже знала и сама. Я вспомнила, как две надзирательницы говорили о ней за обедом. Сильная, кровожадная, она просто таки обожала издеваться над заключенными: била их за просто так, травила собаками, могла даже выстрелить в кого-то. Сама отбирала женщин, которые пойдут на казнь. За такое старание она слыла любимицей начальства Освенцима. Такие люди были им нужны, а не мямли, вроде меня. Поэтому портить отношения с ней никто не хотел и ясно, почему.
А я испортила. Хорошо, что я была не в ее подчинении, иначе исход конфликта мог быть печальным. Для меня. Что будет дальше, я не знала. Но рыжий парень сказал, что волноваться пока не стоит. Она подняла руку на персонал лагеря, на свиту Менгеле, а это было проступком. Поэтому вряд ли бы она стала докладывать о случившемся, тем более что свидетелей было много. Но Агнет осторожно возразила, что на короткой ноге с начальством можно оправданно лупить кого угодно.