– Перепугался, дитя?
Голос был приятный, непохожий на прочие деревенские, и Вениамин сразу узнал дядю Олега, агронома этого же колхоза, правда, жил он в соседней деревне. Человек странный, не то чтобы даже из города, а даже из Москвы. Местные дядю Олега не любили – чужак, «городской». А слово это приравнивалось к «падла» и употреблялось в очень редких случаях, когда кто-то того самого по-настоящему заслуживал. Дядю Олега не только не любили, но и боялись. Странное сочетание. Про него говорили, мол, «политический». Это означало что-то типа «без Бога в голове», так по-своему понял Вениамин.
Несмотря на всеобщее осуждение, он думал о дяде Олеге очень хорошо. Восхищался, когда тот ходил по «порядку», ни с кем не здороваясь, не подходя к мужикам, чтобы «угоститься, перекурить» или поручкаться. Он просто шел своей дорогой, кивая то в одну сторону, то в другую, с высоты своего необычного для деревни роста. Дядя Олег казался мелкому Вениамину огромным, хоть и был очень худым.
Поэтому сейчас Вениамин с радостью подался в его сильные руки, через все еще прикрытые заплаканные глаза наблюдая, как, поджав хвост, смотрит испуганная сука, как хромает, обезумев от злости и боли, некогда вальяжный кобель.
– Вижу, у тебя и закуска есть? – усмехнулся пышными прокуренными усами спаситель, когда они уже сидели на другом берегу и Вениамин кое-как пришел в себя.
Только сейчас он вспомнил про кукурузу. Нечего и думать, что хоть один из початков уцелел. Спелая кукуруза лопнула, дала обильный белый сок, стебли разлохматились. А те початки, что были в штанинах, так вообще превратились в некую кашицу.
Вениамин заплакал, когда осознал весь ужас того, что произошло. Все зря! Вся эта долгая дорога, унизительные покрикивания ребят: «Ну, давай! Сколько можно, Веник?!» А еще избитые ноги, срывающиеся с маленьких, не приспособленных для такой езды педалей велосипеда. И потом этот страх, когда ощетинившийся кобель медленно спускался к реке, будто уже разодрал и сожрал детское тельце… все было зря. Кукурузы нет, нечем похвалиться перед бабушкой.
Дядя Олег внимательно смотрел на трясущегося от рыданий Вениамина. Ничего не говорил, не ругал, но и не успокаивал. А когда мальчуган немного опомнился, протянул высокую бутылку темного стекла, с непонятной разноцветной этикеткой. Вениамину так понравилась этикетка, что он, не задумываясь, отпил.