– Гоша – это Георгий Устинович Смолянинов? – уточнила я.
– Ага.
– А его жена как же? – спросил Никита.
– Померла – уж пару месяцев тому. Как про сына узнала, а он ведь у них единственный, так и зачахла. А потом Гошка ее в сараюшке нашел, повесилась она.
– Господи, кошмар какой! – не сдержалась я.
– И не говорите… Погодьте, а что мы тут-то стоим? – внезапно спохватилась соседка, сменив гнев на милость после того, как выяснила, что мы не принадлежим к компании застройщиков. – Давайте-ка в дом, а то дождь вон собирается!
Дом у Прасковьи Евграфовны Хвощевой оказался самым что ни на есть деревенским – даже странно встретить такой вблизи большого города! Русская печь, разделяющая кухню и спальню, сейчас горела, и вкусный запах настиг нас уже в сенях. Заметив, как я с вожделением тяну носом, старушка хитро усмехнулась и спросила:
– Каши пшенной не желаете, гости дорогие?
– Э-э, – нерешительно протянула я, – неудобно как-то…
– Да чего ж тут неудобного? Давайте-ка садитесь за стол!
Имея мужа-вегетарианца, дома я частенько готовлю каши, и пшенка – одна из излюбленных мною тем. Я добавляю в нее курагу и изюм, яблоки и сушеную вишню, стремясь сделать это исконно русское блюдо как можно вкуснее. Однако то, чем потчевала нас Прасковья Евграфовна, не шло ни в какое сравнение с моими кулинарными изысками. В состав ее пшенной каши входили обычные ингредиенты, но ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может, дело в том, что молоко было деревенским, а масло – взбитым собственноручно?
– Значит, – сказала я, отставляя наконец тарелку, – Елена Смолянинова покончила с собой?
Пожилая женщина перекрестилась.
– Царствие ей небесное! Для Ленки-то это вообще невероятно, ведь она набожная была… Я ее с детства знала – еще до того, как она Гошку привела. И он тоже ей под стать оказался, и сынок ихний, Ванечка, хорошим пареньком вырос. И вот – такое!
– Отец из-за случившегося в психбольницу попал? – спросил Никита. – После смерти жены?
– Ага. И слава богу, а то ведь и посадить могли!
– За что? – удивилась я.
– За вандализм – вот за что! – изрекла Хвощева, воздев к потолку узловатый палец.
– За… что?
– За осквернение могилы, – спокойно повторила она. – Он могилу сына вскрыл.
– Да вы что?! – вырвалось у меня. – Зачем?
– Ваню-то в цинковом гробу доставили, знаете?
Мы с Никитой одновременно кивнули.