– Надеюсь, сегодня мы будем избавлены
от неуместно-шутливых выходок, – великий князь сурово оглядел
столовую, и все присутствующие сразу сделали вид, что им до нас и
дела нет. А особенно вон до того белобрысого немца, симпатичного
такого, никаким девицам нет никакого дела, да-да...
– А что, – суховато, в своей обычной
манере поинтересовался Хаген, – имели место инциденты?
– А ка-ак же! Прям сразу, в первый же
обед.
– Вань, может, не надо снова
вспоминать, а? – поморщился я.
– Нет уж, Илюх, лучше давай сразу
вспомним. А то ведь найдутся доброжелатели, извратят или так ещё
выставят, что дойч защищать тебя полезет – мало ли? А нам, брат, в
скандалах сейчас светиться, сам понимаешь, нежелательно. Так что,
слушай, Хаген, как было.
Фон Ярроу отложил приборы и с
максимальным вниманием выслушал повесть о борще от начала до самого
конца, после чего кивнул:
– Насколько я могу судить, в данном
случае долг чести взыскан полностью, и моего вмешательства не
потребует, – и снова принялся за обед.
А ведь и правда, мог полезть мою
честь защищать, – понял я, – ещё и подставился бы! Тут всяких змеищ
хватает...
И тут за моим плечом сконфуженно
покашляли. Иван прям расплылся. Ну, что опять?!
Позади стоял тот нервный тип из клуба
по вооружению и лицо у него было такое, как будто он только что
узнал, что тот куриный суп сварили на самом деле из лягушек.
– Господин Печорин! – с коварным
дружелюбием улыбался Иван. Ага, этакий приветливый волчара. – У вас
какое-то дело?
Вокруг расползалась тишина, и даже
звуки приборов вязли в ней. Всё большее количество глаз таращилось
на наш столик.
Денис замер над своей тарелкой, и я
вынужденно обернулся к пришедшему, который всё мялся и кряхтел:
– Ну что? Съел?
– М-м-нэ-э-э... Я вынужден принести
свои извинения, господин Коршунов. И... – он вытащил из кармана
платочек и промокнул вспотевший лоб, – признать себя... уф-ф-ф...
чрезмерно самонадеянным...
– Стоп-стоп! – возмутился я. –
Однако, сударь, когда вы обвиняли меня в брехне, вы были куда как
красноречивее!
– Вот именно, сударь! – голос Швеца
раздался из противоположного угла обеденного зала весьма отчётливо.
– Вы грозились признать себя лжецом и зазнайкой! Будьте же
мужественны.
Печорин из бледного стал красным,
вздёрнул подбородок:
– Пусть так! – быстро проговорил он.
– Я признаю, что повёл себя крайне вздорно, выступив лжецом и
зазнайкой. Приношу свои извинения.