– Ну ты прямо лингвист! – восхитился Велга.
– А как же! Мы в Ростове все лингвисты. И эти… как их…
филологи. Иногда такие попадаются, что прямо и не знаешь – с
русского его переводить на ростовский или наоборот. Чешут языком –
куда там твоему пулемету и, что самое главное…
– Да я верю, – сказал Александр, улыбаясь. Ему
отчего-то стало спокойно и хорошо.
– А? Ну да. А насчет спирта…. Тут, понимаешь, такое дело
вышло…. Слушай, а чего это мы стоим? Пошли к тебе, что ли. У меня и
закуска есть.
Они вошли в номер, и Александр включил свет. Спирта оказалось
грамм двести с прицепом и был он налит в длинную узкую стеклянную
банку с завинчивающейся крышкой. Разбавили водой из-под крана,
налили в стаканы, взяли по яблоку, которые Валерка вместе со
спиртом щедро выложил на стол.
– Ну, – сказал Велга, – за победу.
– За победу, – эхом откликнулся Стихарь.
Выпили, резко вдохнули через ноздри воздух, захрустели
яблоками.
– Теплый, зараза, – пожаловался Валерка сдавленным
голосом. – А чтоб охладить вечно терпелки не хватает.
– Так ведь и холодильника нет, – резонно заметил
Александр.
– Вода, вон, что из крана течет, – холоднющая! Можно
было банку под струю поставить.
– Что ж ты, если такой умный, не поставил?
– Это я только потом умный становлюсь, а поначалу вовсе
даже наоборот, – авторитетно объяснил Стихарь.
Велга засмеялся. Разбавленный градусов до пятидесяти спирт
горячей дорожкой протек в желудок, разбежался по жилам, мягко, но
настойчиво ткнулся в голову.
– Ну, так что там у тебя за дело вышло? – спросил он,
доставая сигареты. И Валерка охотно рассказал.
Оказывается он еще во время всяческих медицинских процедур
приметил симпатичную сестру милосердия. Сказал ей пару слов и ему
показалось, что сестра эта самая отнеслась к словам его с
пониманием. А посему после ванны и ужина, он смело проник в
процедурную, где и застал эту самую сестру одну-одинешеньку,
занятую каким-то совершенно пустым, с точки зрения рядового
Стихаря, делом. И тут же попытался симпатичной сестрице показать,
каким именно делом необходимо немедленно заняться.
«Ты понимаешь, Саша, – блестя черными глазами и отчаянно
жестикулируя, рассказывал он, – все было хорошо, пока я не
попытался ее обнять. Шучу – смеется. Намекаю – опять смеется.
Поощрительно смеется, заметь! А только я ее за грудь ухватил, как
она, как бы это… ну, окаменела, что ли. Или остекленела. Стоит –
столб столбом. Только женского рода. Глаза в одну точку уставились
и даже, как мне – с испугу верно – показалось, не дышит.»