Вторая авария, а, точнее, место, где произошла уже не
автомобильная, но авиакатастрофа, попалась Джордану через час,
когда он уже практически спустился в долину.
За очередным поворотом шоссе преграждало то, что осталось от
одномоторной «Сессны». Судя по всему, самолёт врезался в склон
горы, после чего взорвалось топливо в баках, и, объятые пламенем
обломки, рухнули вниз, на дорогу. Рухнули и остались лежать,
загораживая проезд.
Искать то, что осталось от пилотов и предполагаемых пассажиров,
Дэнни не стал. Он просто обогнул косо торчащий над шоссе обломок
хвостового оперения и, хрустя башмаками по осколкам стекла и
пластмассы, ускорил шаг.
К сердцу уже подступил холодный и липкий страх. Но при всем
своём особом отношении к жизни и окружающим людям, выработанным ещё
в конце 60-х и заботливо взлелеянным в последующие годы, трусом
Дэниэль Джордан никогда не был. Мало того. Все, что он только что
увидел, вывело его из привычного созерцательно-философского
состояния, и он ощутил – пожалуй, впервые за последние чуть ли не
сорок лет – желание действовать. Физически. То есть идти, бежать,
спасать, искать и даже, возможно, (не верится, но так оно и есть!)
стрелять. Но только не сидеть на месте, посылая весь остальной мир
к черту, к богу и в иные труднодоступные места (а что ещё прикажете
делать, если научить его любви так и не вышло?). Время
затворничества – он ощущал это явственно и неотвратимо – кончилось.
Да, это было страшно. Но это было одновременно и хорошо. К своим
пятидесяти девяти годам Дэнни, не смотря на сигареты и выпивку,
удалось сохранить относительно хорошее здоровье (не более
пятнадцати-двадцати фунтов лишнего веса, отменное зрение,
восемнадцать собственных зубов, изрядно поседевшие, но почти не
поредевшие волосы), а теперь он вообще чувствовал себя чуть ли не
тридцатилетним и уже почти бежал по шоссе, с каждым шагом сокращая
расстояние между собой и Вэлхаусом.
Город встретил Джордана тишиной.
Возможно, тут следовало бы добавить прилагательное «зловещей»,
но все дело в том, что никакой зловещности Дэнни не ощущал. Жизнь
вдали от людей и многолетняя привычка к полному одиночеству изрядно
отточили его интуицию. И теперь старый хиппи явственно ощущал, что
здесь, в пятнадцатитысячном Вэлхаусе, произошло нечто страшное для
жителей города, но практически не угрожающее лично ему, Дэнни
Джордану. Он и сам не понимал, откуда у него такое чувство. Да, ему
было тревожно. И даже очень тревожно. И даже, пожалуй, страшно. Но
непосредственной