— Так не она же это делала!
— Посмотри на неё. Она тебя ненавидит. Она тебя никогда не простит.
Семён достал пистолет. Передёрнул затвор. Навёл его прямо девчонке в лоб. И тихим голосом начал говорить:
— Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты жила. Это — единственный шанс…
Боец же всё это время переводил. На автомате, заворожённый странным поведением командира. Даже тем, о чём тот переговаривался с главой ЧВК.
Секунда. Другая. Третья.
Они смотрели друг другу в глаза. Она с ненавистью. Он с жалостью и сожалением. Его рука задрожала, а палец начал медленно прожимать спусковой крючок. По доле миллиметра. Было больно и тошно как никогда. Дерьмовая работа. Да, они по горло в крови, но делают хорошее дело, потому что революция прольёт ещё больше крови. Уже пролила. Тем более — такая. Он ненавидел себя за эту работу. Своего командира. Шаха. Императора. Но больше всего ненавидел англичан, которые вооружили и снабдили деньгами эти силы. А потом ещё и накрутили их. Кызылбаши были дурными и очень архаичными, но в целом управляемыми. Но не тогда, когда их свели с фундаменталистами, сумевшими, смазывая слова деньгами, объяснить им, кто виноват во всех их бедах. И что нужно всего лишь вырезать всех иностранцев, неверных и еретиков…
— Ты поможешь мне похоронить отца? — прошептала эта девушка, не отводя от него глаз.
Он сразу отвёл пистолет от неё и спросил главу ЧВК:
— Сколько у нас времени?
— Час точно есть. Ждём сведений от «Венатора[6]».
— Ты понимаешь, что если попытаешься напасть на меня или на парней, нас обоих расстреляют? Я гарантирую твою жизнь своей. Понимаешь?
— Да, — произнесла девушка. — Ты поможешь мне похоронить отца?
— Да.
— Будь с ней аккуратен, — тихо произнёс глава ЧВК, хмуро глянув на бойца, что переводил, чтобы тот в этот раз помалкивал. — Она не в себе. Возможно, ей важно только похоронить отца, а всё остальное — нет. И сразу после погребения она нападёт на тебя. Будь готов.
— А зачем? — удивился Семён.
— Как зачем?
— Если даже я отобьюсь, всё равно вы меня расстреляете.
— Дурак ты, Семён!
— Поверь… я действительно иначе не могу. Никогда ничего не просил. А тут… накрыло…
— Ладно. Понял. Действуй.