Поскольку вопрос с уборкой посуды исчез вместе со столом, мы все
плавно переместились в просторный холл, который здесь, получается,
служил гостиной. И первое, что мне бросилось в глаза, – огромный,
очень красивый диван. Белый, замшевый. Вымазанный грязью на самом
видном месте. Будто кто-то влез на мягкое сиденье в уличной
обуви.
Вот уж не знаю, почему все сначала посмотрели на Фирин, а потом
вдруг резко перевели взгляд на меня. Мадам Зинин тихо ахнула и
осела на тот самый диван, причем попыталась прикрыть край грязного
пятна своей юбкой. Коза отчего-то сначала надула губы, а потом
испуганно заморгала.
Все прояснила Альбин, с заметной поспешностью подхватывая меня
под руку:
– Дорогая, не надо. Это свежее пятно, его вполне можно удалить
каким-нибудь обычным чистящим средством. Без магии!
Я пару секунд смотрела на диван, на них всех по очереди, на
Ранджара… А потом как поняла! И чуть не лопнула в попытках не
рассмеяться на весь холл!
– Очень дорогой диван? – через отчаянные попытки сдержатся
уточнила я.
– Это Тобертино! – пафосно воскликнула свекровь, все еще со
страхом глядя на меня. – Из последней коллекции Италийского салона
мебели!
– М-м-м, – я уважительно покивала, а потом будто невзначай
заметила: – такая дорогая мебель, такая красивая. Кто только
додумался влезать на нее ногами в обуви? Уши бы ему накрутить за
такое варварство, верно, мама?
Правильно я угадала. Именно Фирин тут же дернула руками в
попытке прикрыть уши. Конечно, она не довела жест до конца,
сдержалась и сделала независимое лицо. Но мне хватило для
понимания.
– Мама! Бабушка! Папа!
Внезапная звуковая атака прервала неловкую сцену. Теперь уши
руками прикрыли все. Еще бы, двое влетевших в холл мокрых и грязных
детей орали, как на пожаре, пронеслись, оставляя заметные следы на
коврах и мраморном полу, от входной двери к нам и с ходу, во всей
своей болотно-газонной красе, запрыгнули на тот самый белоснежный
диван!
Немая сцена длилась всего несколько секунд, пока милые детки –
на вид мальчику и девочке было лет по десять – не принялись снова
вопить и прыгать по дорогущей замше, словно нарочно пачкая ее
травой, мокрой землей и еще ифрит знает чем.
– О, небесные пэри… – Свекровь так побледнела и схватилась
обеими пухлыми ладошками за сердце, что я всерьез за нее
забеспокоилась. Противная курица, конечно, но все же мать Санджея.
Не дай бог, сляжет, а я, как старшая невестка, обязана буду за ней
ухаживать!