– Зачем другое имя?
– Что, прости?
– Прощу, если скажешь, – внятно проговорил Джонатан, чтобы Лис не пришлось больше изображать глохнущую в цвете лет герцогиню, – зачем ты взяла себе другое имя, когда вздумала издать книгу?
– Я вообще не думала, что её издадут. Так, для шутки отдала её величеству, чтобы подольститься к матери наследника, а она отправила в издательство под тем именем, что я написала сбоку криво. Та старая кличка, которой она предпочитает меня подзывать, если в кои-то веки ей понадобится недостающая фрейлина из резерва по случаю декрета фрейлин действующих.
– Какая скромная девочка у нас народилась.
…и почти немедленно он смог вернуться в прежнюю позу. Он сделал далее всё в такой последовательности – присвистнул (глупо), обернулся на книгу, пробившую стекло в секретере (осколки всё ещё висели в воздухе, выдавая присутствие в атмосфере остатков синергии – роскошь былых времён), потом взглянул на неё.
Луна, как видно, рассиялась не на шутку – волосы Лис растрёпаны, ушки приподнялись, верхняя губа так вздёрнулась, что родинка сделалась вызывающей, почти вульгарной частью макияжа, хотя являлась делом рук природы.
Рука, ловко метнувшая книгу, опустилась.
Джонатан покачал головой.
– Теперь стекло вставлять придётся. А ведь у нас с финансами туго, сама знать должна.
Лис не ответила. Фигурки из белой полосатой глины за осыпавшимся, наконец, стеклом повалились со страху одна на другую, но, кажется, сохранились в целости.
– Министра вот гастрономии арестовать пришлось. – Продолжал Джонатан. – Наш с тобой друг постарался.
Лис тяжело вздохнула.
– Не знала, что тебе удастся накрыть Фортунатия. Он был бы гением, не будь злодеем.
– Обижаешь.
Король сложил руки на животе.
– Я и не то могу.
– В каком времени?
Джонатан вздохнул и признался с подкупающей честностью притворы:
– В одном из времён джуни. Там ещё застряли курфюрст и мажордом, оба воры фантастические. Не говоря о прочей притронной шушере. Проели дюжину дисков насквозь. Даже здесь у нас уже дыры в воздухе.
Лис буркнула:
– Им же какие-то объедки на кухне остались, после того, как Фортунатий довёл гастрономию до первого всплеска вещества в пустоте. Так, на булавки.
– А я о чём? Талантливые черти. Да и булавки, Лис, кое-чего стоят. Вообрази, эта троица прелесть, ну, вот честно. Воруют по законам уже не детской арифметики, а геометрии. Притом, имеется в виду не геометрия их мира, а та, которую придумал тот безумец из запределья. Ну, из тех, что на кошек похожи.