Малыш пел.
Его песня была истинным, но не познанным чудом. Те, кого соединила владычица судьба, слушали великую песнь любви… А сама молитва ожидала своего маленького гения, которому предстоит ещё прошагать трудные коридоры времени, земного времени, и не просто прошагать, но и научиться жить так, чтобы вечность не показалось скучной и безликой, лишней и безнадёжной.
Для этого и предложены пороги мучений и страстей, предложены тебе, человек, не ради пустоты и забавы, так пройди же по ним со слезами и болью, а потом, потом уже и вечная радость без слёз и болезней и без обмана!
Иисус!
Спаси нас!
Спаси и помоги во всех началах!
Доведи до конечного пути и встреть там, где Твоё Царство! О! это Царство уже готово к встрече! Поспеши же, человек, объять его собой, своими делами и мыслями! Ведь там такая красивая жизнь света и покоя, там любовь настоящая и там твоя доля равенства, только твоя и больше ничья! Молись сегодня, и любовь придёт завтра! Придёт и останется с тобой!
День завершил историю этой дивной неожиданности. Но случайностей в мире не бывает – это известно всякому мудрецу и даже простаку. Всё уже довольно точно и конкретно предписано законами Высшего Творчества один раз, без повторов. А мы лишь проживаем то, что и дано каждому человеку на его долю при благостном ожидании будущего века, именуемого Эрой Бессмертия.
Аминь.
Гумисоль спасает брата
Этот прекрасный год целиком принадлежал ему; вся сила материнской любви и ласки почти тратились на него одного. Почему почти? потому что другая любовь, любовь женщины к мужчине, уже не могла принадлежать сыну. Эта любовь плоти разливалась к мужу, на груди которого покоилась и нежилась голова жены.
Но любовь к мальчику была вполне естественной, яркой, нелицемерной; никто в доме не замечал его уродства, его явного убожества, потому что дивный, божественный голосок этого маленького существа покорил всех, кто жил с ним соприкосновением чуда на пажитях счастливых дней. И эти дни давали всем великую радость и достойный покой.
Когда песенная сладость разветвляла силу одухотворённости, тогда уродство тела покрывалось таким ярким светом, что младенец представлялся ангелочком, которого невозможно не любить. Эта незримая богообразность делала малыша истинным творцом чуда: он был любим, и чистота неподдельного чувства парила на радостном покое каждого дня.