Россия, по определению академика Л.В. Милова, является страной с недостаточным прибавочным продуктом, на психоментальном уровне это вело к повышенному чувству справедливости и порождало эгалитарные ожидания в ходе революции. Как пишет вслед за такими авторами, как В.М. Бухараев и Д.В. Люкшин, Н.Д. Ерофеев, это обернулось своеобразным реваншем архаики.33
Как справедливо заметил современный исследователь Р.А. Белоусов, если Временное правительство получило от царского режима деформированную, но в целом еще жизнеспособную экономику, то пришедшей ему на смену большевистской власти после нескольких месяцев господства либералов досталось совсем иное наследство: ее предшественники умудрились в сжатые сроки расстроить важнейшие звенья российской экономики. Тем самым "стартовые экономические условия" второго этапа революции были ощутимо хуже, нежели в феврале.34
В.А. Никонов подчеркивает, что не следует забывать о том, что разрушение многовековых форм российской государственности произошло именно в феврале-марте 1917 года и именно тогда было положено начало лавинообразной общественной дезинтеграции. С точки зрения исследования крушений России Февральская революция важнее Октябрьской35.
Достаточно значимой для новейшей историографии является проблема гуманитарного измерения революции. Благодаря этому подходу к революции удалось совершенно по-новому осветить многие традиционные темы. Заметим, что эпохальными и судьбоносными революционные перемены выглядели с точки зрения нации в целом. А как они воспринимались при взгляде снизу? Распад социального пространства создавал ситуацию, которую один современный историк вполне справедливо назвал жизнью в катастрофе36. Другой современный исследователь даже утверждает, что революционный период в плане положения населения был самым тяжелым не только в XX в., но и за три предшествующих ему столетия37.
Одной из основных тенденций современной западной историографии является отказ рассматривать революцию 1917 г. как резкий и радикальный разрыв с предыдущими социально-политическими и экономическими практиками. Теперь революция воспринимается как часть системного кризиса империи, вызванного Первой мировой войной, и завершившегося только с прекращением Гражданской войны. Американский историк П. Холквист в книге с примечательным названием «Революция ковалась в войне: непрерывный кризис в России 1914–1921 гг.»