А теперь посмотрим, какой Лобанцев материалист. В одном разговоре – не помню о ком и о чём – я, недавний студент, сдавший кандидатский минимум по философии, – разумеется, марксистско-ленинской, а какой ещё, тогда, в начале восьмидесятых, – так вот, я говорю: ну, ведь известно же, материя первична… Он посмотрел на меня, как профессор на переучившегося студента, и с расстановкой, как будто внушая элементарную истину, ответил:
– Мы этого не знаем. Мы не можем утверждать, что материя первична, пока мы не вышли в космос. Вот выйдем в космос – тогда узнаем, что первично.
Когда Борис Марьев писал романтические баллады о космическом пришельце, который здесь, на Земле, живёт разведчиком уже не первую тысячу лет и вздыхает по своей любимой, отыскивая глазами «хрустальный шарик в небесах», это и воспринималось как поэзия, романтика, фантастика. А тут – принципиальный рационалист, возражавший в стихах своему оппоненту-обывателю вполне в духе Маркса: «Пока твой ум устраивался в мире,/мой – размышлял, как перестроить мир», – и тоже говорит о космосе, но не с поэтической колокольни, а с какой-то научно-практической. Я и сейчас не понимаю как следует, что подразумевалось под словами «выйдем в космос» – то ли станем жильцами межпланетного пространства, то ли вступим в диалог с внеземным разумом… Чтобы говорить о лобанцевском космизме, нужно изучить его философские труды, которые ещё ждут публикации.3
Происшедшее в нашей стране крушение монополии на философскую и политическую правоту показало зыбкость материализма и силу диалектики. Хотя мне и самому странно в разговоре о поэте углубляться в философско-теоретические дебри, деваться просто некуда; если читателю неинтересно, пусть пропустит этот абзац. В самих крушениях, катастрофах, катаклизмах, наверное, не много поэтичного – больше драматического и трагического; но захватывает и потрясает то, что становятся видны какие-то фундаментальные свойства человеческого разума (а может быть, и мироздания), которые кто-то попытался отменить или не заметить. Жил-был традиционный «марксистский» диалектический материализм. И вдруг… диалектика материализм съела. И тогда понятно стало это лобанцевское «не знаем». И теперь странно, что философы не замечали (или нельзя было замечать?) неизбежности такого поворота. Если мир по природе диалектичен, то в каждой вещи борются две противоположности. Одна из них господствует – и эта вещь существует. Но вот всё переворачивается, вторая из противоположностей побеждает и уничтожает первую, на месте которой рождается что-то новое, и перед нами уже принципиально другая вещь, – и так далее. Если в философии (как нас учили) происходит борьба идеализма и материализма и материализм господствует, то диалектика просто не даст ему долго жить: она перевернет ситуацию вверх тормашками. Но измы измами, а нам-то что теперь думать об основе мироздания? Ведь она-то не переворачивается от всех этих манипуляций с понятиями. Может быть, в действительности существует колесо причин и следствий, а каждый философ видит ту часть колеса, где он оказался в силу жизненных обстоятельств? Если ты рос в царской семье, где достаточно пошевелить бровью, и тут же находятся исполнители твоих желаний, – тогда ты будешь думать, что первична идея. Если ты вынужден был горбом добывать хлеб насущный – то всю жизнь будешь отстаивать материализм. А кто оказался между этим крайними точками, те будут исповедовать разные формы дуализма. Словом, любой «изм» – результат близорукости, поэтому дополнять друг друга они могут, а вот бороться и побеждать – это только в масштабах научной или общественной грызни.