— Значит, из тебя делают совершенную мадмуазель? – я
улыбнулся.
— Да! – с гордостью заявила маленькая бестия. – Пойдем за
стол!
"Надеюсь, что Бахадур стоит в стороне от воспитания. Хотя в этом
есть что-то красивое: великосветская девица, метающая ножи, как
заправский разбойник, в перерывах между светскими разговорами и
мазуркой!"
... В который раз я убедился, что все-таки никакие разухабистые
пьянки и вечеринки не сравнятся с тихими семейными посиделками,
когда любовь и нежность заполняет все вокруг, накрывает тебя теплым
одеялом, из-под которого совсем не хочется выползать куда-либо.
Когда улыбка все время на лицах дорогих тебе людей. Когда все
говорят и все слушают. Когда все точно знают, что воспоминание об
этом вечере – на всю жизнь. И это такое воспоминание, которое
всегда будет тебя греть, от которого на лице у тебя сама собой
родится легкая улыбка и будет долго блуждать, потому что ты уже не
только вспоминаешь этот вечер, но и, практически, все детали этих
посиделок, все разговоры и лица любимых людей.
Наша идиллия была нарушена ближе к полуночи. Раздался стук в
дверь. Мы удивились, ведь, никого не ждали. Миша пошел к двери,
открыл её. У порога стоял Боцман, один из "побегушек", но, который,
как я понял, уже достаточно продвинулся по служебной лестнице и,
несмотря на свои 15 лет, уже превращался в ближайшего помощника
Миши. Тот выслушал его, обернулся к нам.
— Боцман говорит, что в гостинице вас ждут двое мужчин. Сказали,
что ваши братья, Тамара Георгиевна!
Мы потребовали, чтобы Микри и Миша ни о чем не беспокоились,
ложились спать. Пошли в гостиницу втроем в сопровождении
Боцмана.
— Ты не волнуешься? – я удивился спокойствию своей царицы.
— А чего мне волноваться? – хмыкнула Тамара.
— Ну, мало ли...
— Не думаю, что приехали скандалить, – рассуждала жена. – Но и
не верю, что покаяться, что исправились совсем.
— Почему нет?
— Знаю их. Не смирятся с тем позором, как они считают. Но мне
сейчас худой мир важнее. Мне Манана нужна! – заявил великий
полководец в юбке.
Я бросил взгляд на Бахадура. Опять еле сдержал распиравший меня
смех.
"Что, алжирец? Идешь себе довольный, синими глазками
посверкиваешь, а не знаешь того, что участь твоя решена! Что скоро
поведешь под венец законную жену! Что скоро придет конец твоим
кобелиным походам! Хана котенку! Уж я-то в этом уверен! Если Тамара
что замыслила, значит, так и будет! Не отвертишься!"