Колю схватили за воротник и грубо
вытолкнули из землянки. Под молчаливыми взглядами красноармейцев он
стушевался, в душе всё бурлило. Его хотят расстрелять! За правду! И
расстреливать будут те, кто не понимает ничего, что на самом деле
происходит! Эти вон, тоже, смотрят с ненавистью. Убийцы
освободителей.
Они прошли две линии обороны, и вышли
к небольшому лесу. Винтовка воткнулась стволом в спину, и Коля
оступился, потеряв равновесие, упал.
Взрыв! Земля рванулась вверх и скрыла
небо. Что-то тяжёлое опустилось на голову и отключило
сознание.
Коля вздрогнул, ладонь превратилась в
кулак, сжимая землю. Голова гудела, слегка тошнило. Не в состоянии
понять где он и что с ним, он пополз. Куда? Кто его знает. Лишь бы
двигаться и ощущать, что он жив. Сознание постоянно находилось на
грани. Только осознать окружающее и своё состояние, Коля не
мог.
Сознание вернулось от толчка обо
что-то твёрдое, запаха лекарств и крови. Он застонал и тут же
услышал тонкий девичий голос.
– Очнулся! Захар Трофимыч!
Коля поморщился от резкого звука,
вызвавшего боль в голове и приступ тошноты.
– Что тут у нас? Ага. Сильная
контузия. Фамилию свою помнишь? – тёмные глаза через стёкла круглых
очков внимательно следили за движениями раненого.
Коля хотел назвать своё настоящее
имя, но в памяти всплыл тучный особист с диким криком: расстрелять!
Боль в голове усилилась. Всё, до чего додумался он в этой ситуации,
так слегка мотнуть головой в знак отрицания.
– Ещё один безымянный, – вздохнул
доктор. – Давай, Машенька, его на третий этаж к ходячим. Здесь всё
забито уже.
Коля молчал, отстранённо думая о себе
самом. Раненые подходили в палате, что-то спрашивали, но не получая
никакой реакции, ретировались. А он лежал, уставившись в потолок,
почти не мигая, и думал. Боль немного утихла, голоса раненых не
раздражали, являясь своеобразным фоном к его раздумьям.
Почему они, все вот эти молодые и
взрослые, женщины, мужчины и даже дети, готовы отдать свою жизнь за
Сталина? Он ведь тиран! Уничтожил миллионы людей в тюрьмах и
лагерях, а они продолжают за него сражаться. Почему помощь в
освобождении от коммунистов они воспринимают как угрозу себе?
Вчера… если это было вчера. Меня хотели расстрелять. Видно взрывом
убило моих конвоиров, а я выжил. Не хотел бы я ещё раз пройти под
ненавистными взглядами солдат. Они глазами меня расстреляли! И
никакого сочувствия! Я, по сути, ещё ребёнок, на самом деле мне нет
и семнадцати. За что мне такое испытание?