В это мгновение ко мне подошла
Матильда, вырвав меня из грустных размышлений и не позволив
окончательно погрузиться в меланхолию.
— Ты действительно думаешь, что
Толика следует отпустить? — спросила она. Видимо, наши короткие, но
частые споры по этому вопросу заставили ее задуматься.
— Детей сначала воспитывают до трех
лет, затем обучают до одиннадцати, после чего следят за их
самостоятельными попытками справляться с жизнью до восемнадцати
лет, корректируя по мере необходимости. А потом отпускают, чтобы
они могли совершать свои ошибки и стать самодостаточными
личностями.
— Но... — начала она, явно собираясь
снова поспорить со мной.
— Я не навязываю свою позицию, это
всего лишь мое личное мнение. Ты действуй так, как считаешь
правильным. Каждый родитель должен научиться отпускать, чтобы дать
детям по-настоящему жить.
— У тебя есть дети? — спросила
она.
— Нет, поэтому я и не даю советы и не
вмешиваюсь в чужие дела.
— Вмешиваешься, еще как! — буркнула
Матильда и уселась рядом. — Посмотрим, как ты отпустишь своего
ребенка блуждать по ухабистой жизни и позволишь ему ошибаться.
— Только обжегшись, мы понимаем, что
такое горячо. Иначе это слово остается для нас абстракцией.
— У тебя, наверное, были жестокие
родители.
— Их не было, вернее, была мать — и
есть вроде как наседка с бесконечными звонками и моими
еженедельными отчетами. Надоело. Она и пальцем не пошевелила, чтобы
быть рядом, когда мне это было действительно нужно. Когда меня
избивали ребята во дворе, когда выгнали из лагеря, и я в семь лет
возвращался домой пешком 50 км, потому что она не нашла времени
меня забрать. Когда я получил медаль, она даже не поздравила. Когда
я влюбился первый раз и буквально страдал от неразделенной любви —
все прошел сам и сам себя воспитал. А потом, оставшись одна из-за
своего сложного характера, она сделала из меня свою лучшую подругу,
которая каждый вечер должна была ее развлекать. Сепарация должна
была произойти рано или поздно, и только тогда в моей жизни
появились цели, которые никто не умалял и не принижал; хорошая
работа, в которую никто не лез со своими советами; и жизнь, где я
сам решаю, когда ложиться спать. Моя жизнь, мои ошибки, моя
ответственность. Точка! — с яростью в глазах закончил я.
— Теперь ясно, почему ты на меня так
злишься, — сказала она с ноткой грусти в голосе.