Рычаг пресса вернулся в исходное положение. И третий номер достал специальными клещами ещё красную деталь, отбрасывая её в широкое керамическое блюдо. А первый номер подсунул прутик дальше и вновь крикнул:
— Давай!
И всё повторилось вновь. А потом ещё. И ещё. И ещё. Так за один подход удалось обжать пять деталей, после чего остывший прутик отправился в горн разогреваться. Но его тут же подменил второй. В горн же сразу положили несколько прутиков, чтобы времени впустую много не тратить, да лишнее топливо не жечь.
— Дивно, — произнёс Иван Васильевич. — Но что это?
— Чешуя для брони воинской, — пафосно ответил Ваня. — Вот, смотри. Полученные заготовки, после того как остынут, проверяют. Если всё хорошо, то кладут вот в эту бочку. Видишь, как она поставлена? Внутри бочка на десятую часть заполнена маленькими камешками. Загрузили чешуйки. Покрутили бочку. Камешки крупные заусенцы им обили. Потом в эту перекладывают. Тут песок. Они тоньше чистят от всяких нехороших выступов. В итоге получаются вот такие чешуйки, — сказал княжич и кивнул отцу на небольшую корзину с блестящими кусочками металла.
Иван Васильевич подошёл, аккуратно взял одну, повертел в руке, рассматривая со всех сторон. Потом запустил пятерню в глубину и выхватил пригоршню и просыпал её обратно.
— А дальше?
— Пойдём в другую комнату, — произнёс Ваня и повёл отца туда.
Здесь горячего горна не было, поэтому уличным светом всё не осветить. Холодно получилось бы слишком. Оконных стёкол пока не производили на Руси… да и печей нормальных не было[7]. Так что горели свечи. Много свечей. По местным меркам так и вообще — целая прорва — два десятка. Ибо свечи были дороги. Нет, не так, ОЧЕНЬ дороги из-за крайне небольшого объёма добываемого воска — диким бортничеством, считай собирательством.
В данном случае это были не только понты, но и здоровый расчёт. Потому что в помещении, кроме мастера, находился и ратник, упакованный в чешуйчатый доспех. Этот боец сразу после завершения полевой демонстрации направился сюда, дабы переодеться и приготовиться поработать живым манекеном, чему был безмерно рад. Перед ликом самого Великого князя же! Будучи из бедных да худородных, он оттого трепетал и радовался, истово стараясь оправдать доверие.