Однажды, когда он стал уже постарше, его окликнул приказчик:
– Иди тебя отец кличет.
– Чувствую, не долог мой век и, вероятно, скоро брат твой верховодить станет, как это принято у нас в роду, но вы с ним как кошка с собакой живете. Я хочу, чтобы ты сам судьбу свою решил и не обвинял меня потом, что вынужден на поклон к брату идти. В нашем роду особо грамотеев не было, и без грамоты наши предки прекрасно жили. Хотя, даже Алексеич за границу учиться ездил. Вернувши, много пользы государству принёс, может, и тебя великая судьба ждёт. Я позвал тебя спросить: сам остараешься свою жизнь наладить или рассчитываешь к брату за милостыней ходить?
– Нет, папенька, я учиться хочу.
– Это и француз говорит: что ты к знаниям тянешься, очень хвалил. «Молодец, – говорит, Лешенька, – не то, что его братец: через пень колоду учится». Он к себе на родину собирается, предлагает послать тебя дальше учиться, и сможет, если захочешь, взять с собой.
– Я поеду папенька.
– Только там по-заморски, по-иноземному нужно изъясняться – французкий знать. Ты-то как?
– Я выучу, папенька, выучу.
– Ну дай бог, дай бог.
* * *
«Так думал молодой повеса, Летя в пыли на почтовых, Всевышней волею Зевеса Наследник всех своих родных».
«Хорошо написал, как будто обо мне, только чуть-чуть ошибся. – Молодой человек отложил книгу. – Ну, вроде подъезжаем. Надоело трястись, все кости ломит». В окно кареты глянул: родные поля, река и до боли знакомая тропинка.
– Стой! – закричал он.
– Вы чего кричите. Я уж думал, колесо потерял, – испугался возничий.
– Я здесь сойду, где мой баул. Ноги затекли, пойду пройдусь, да на родные пенаты гляну.
Идя по тропинке, он сразу нашёл развилку с еле приметной тропкой. Она, виляя между кустов, привела его к их месту – маленькому пляжу, которое ребята не сразу решились барчуку показать. Его даже с воды не сразу заметишь, там легко было спрятаться от недремлющего ока Лукича и его брани. Здесь он с деревенскими купался, и где Митяй его плавать учил.
«А что, неужто всему в пыли домой заявиться, ведь не один день ехал – вроде никого, а ну как в детстве. Ничего не изменилось. Только деревья подросли, – подумал он, одеваясь. – А это что за явление?»
Увидев чей-то платок, предательски чуть выглядывавший из кустов, он подошёл. Девчушка чумазая, лет двенадцати, а может, поболе будет: из-за сажи на лице не понять. Её длинные золотые кудряшки не хотели прятаться под платком и ниспадали на плечи. Легкий ветерок пытался их растрепать, распушить, чтоб они смогли обнять приласкать веточки, погладить сочные зелёные листочки.