Стороны – а мой личный состав не
выдержал и без команды полез из‑под брони – внимательно
рассматривали друг друга.
Реакция людей, в общем, не отличалась
от нам современной. Девки и молодухи строили залётным мальчикам
глазки, молодые парни ревниво косились на них и на нас, а подростки
горящими глазами рассматривали наше оружие и боевые машины. Мужики
постарше по спектру интересов больше относились к подросткам, разве
что разделяя внимание ещё и по выправке да внешним видом. Особенно,
когда я спрыгнул вниз, чтобы принять прессу и пожать руку тоже
изнывающему от любопытства её хозяину. Интерес местных жителей стал
ощущаться буквально физически.
– Здорово будем, товарищ
лейтенант! Снетков, значит, Иван Агафонович, председатель буду
«Красного пути».
– Лейтенант Суровов Александр
Васильевич, командую данным подразделением.
– Держи свои газеты. С чем
пожаловали, товарищ лейтенант? – От любопытства председатель,
передавая мне пачку из десятка разномастных газет, не
удержался.
– Собственно именно за газетами
и заехали, узнать, что в мире творится. Пока задачу выполняли по
лесам, одурели без печатного слова.
– Ух, молодцы какие, –
между тем радостно заблажил деревенский интеллигент, горящими
глазами рассматривая мои машины и бойцов на них, – уж вы‑то,
поди, покажете фашистам!
В жопе всё прямо сжалось, примерно
как у рубящего прут на 36 миллиметров станка‑гильотины.
Надежды на лучшее не осталось, слова практически однозначно
определяли период, в котором мы находились, – лето 1941 года, тот
недолгий промежуток перед немецкой оккупацией. «Закон
бутерброда» – или же чья‑то воля (что вероятнее) – действовал во
всей красе.
Я огляделся по сторонам, стало жутко.
Машину окружала все более и более увеличивающаяся толпа – густо
стояли трупы, которые просто не знали об этом. Некоторые из них не
доживут даже до следующего лета, многих за три года убьют каратели
из немецких и куда более страшных, даже на их фоне, прибалтийских
полицейских батальонов. Оставшихся ещё больше проредят голод и
болезни оккупации, а потом по селу и прокатится фронт. В завершение
среди доживших до освобождения пройдёт ещё и мобилизация, которая
заберет всех пацанов, подросших под призывной возраст, и сумевших
добраться до дома окруженцев постарше. Тех самых мальчишек, что
сейчас с завистью рассматривают моих людей, оружие и боевые машины,
многие из которых с фронтов последних лет войны не вернутся… Как
бы, возможно, ни отличалась данная калька от оставшейся в моём
прошлом, осознавать такой контакт с историей было реально
страшно.