Стрельба, взрывы, огонь, смерть – вот
то, что действительно заслужили вероломные захватчики, нагло придя
на нашу землю. Я лил силу полноводным потоком, но она не убывала.
Наоборот, её у меня становилось всё больше и больше – ведь жертвы
теперь измерялись даже не десятками, а сотнями и тысячами. Немцев
было много, очень много для меня
одного.
Я еще чувствовал, когда на меня
«накатила» эйфория от очередного повышения веды. Следующее -
едва-едва распознал, а вот что творилось дальше, меня уже совсем не
пробивало. От переполнявшей силы трещал резерв, из которого я не
успевал её стравливать, щедро подпитывая «туманный
тлен».
Полыхали огнем меридианы, совершенно
не предназначенные для перекачки такого гигантского объема энергии,
грозя попросту перегореть от перенапряжения. Но я, сжав челюсти до
хруста, продолжал истреблять 13-ю танковую дивизию вермахта. Никто
из них не должен были выйти из этой битвы живым.
Я уже ничего не чувствовал и не
понимал кроме чудовищной и ослепляющей боли, превратившись в
настоящую машину для убийства, но всё продолжал и продолжал
выплёскивать из себя эту проклятую ядовитую силу, грозившую
превратить в тлен и меня самого. В какой момент от перенесённых
страданий моё сознание отключилось, я так и не осознал.
Но когда я очнулся, вокруг не было ни
одной живой души, кроме верного одноглазого братишки. Я лежал на
краю истерзанного пшеничного поля, где, чадя вонючим дымом, горели
фашистские танки. Но само еще играло красками жизни, тогда как за
моей спиной расстилалась черная и «выжженная» моей проклятой силой
земля, которую постепенно прибирал лес.
- П-пратиш-шка Ш-шума ош-шнулс-ся! –
радостно завопил злыдень, сидевший рядом у разведенного костерка. –
А Лихорик тебе картош-шеш-шки ис-спёк!
Я уселся с помощью злыдня,
привалившись спиной к какому-то чахлому деревцу, а мой горбатый
помощник сунул мне в руку уже очищенную печёную картофелину. Где
Лихорук умудрился раздобыть картоху (ну, не накопал же?), да еще и
бидончик свежего парного молока, я не представлял.
Но всё это было, и отказываться я не
стал, откусив еще теплый разваливающийся в руках корнеплод. Жаль,
соли не было, но нечисть и соль – вообще понятия не совместимые. Я
сидел, ел картошку и смотрел на горящие в поле танки. Но сам не
переставал думать: каким же образом мне вытаскивать деда из цепких
лап фрицев?