*8 июня 1925
года*
— Вашу мать… — простонал Леонид и приложил к голове тряпку со
льдом.
— Понимаю, тяжело, но надо думать, — покачал головой Кирилл
Смутин, чувствующий себя гораздо лучше.
— Кармела, милочка, принеси ещё пару бутылок «Царь-Колы», —
попросил Леонид.
Аномальная жара началась пятого числа и уже прикончила несколько
десятков человек по всему городу. В основном стариков, но среди
погибших есть и дети.
Курчевский сидел в гостиной своего особняка в трусах и майке,
тогда как Смутин был одет в чёрный деловой костюм и чувствовал себя
неплохо.
— Жарища… — пожаловался Леонид.
— Решать нужно сейчас, — произнёс Смутин.
В гостиную вошёл Парфёнов, одетый в шорты и голубую рубашку с
короткими рукавами и рисунком из тёмно-синих цветов. В руках он
держал раскрытую книгу с тёмно-зелёной обложкой
— Послушайте! — сказал он. — «Олег безумно удивился, когда к
нему пришел енот. Енот был удивлен не меньше: в его норе сидел
Олег»! Пха-ха-ха!
— До сих пор не дочитал? — с усмешкой спросил Кирилл. — Это же,
вроде бы, из середины книги стишок-пирожок?
— Да-да, это ему медбрат в доме для престарелых переслал на
персональный компьютер! Ха-ха! — смеясь, покивал Геннадий. — Вот
Немиров… Вот выдал, ха-ха!
Леонид лишь слабо улыбнулся.
— Мне больше нравится другой, — сказал Кирилл. — Как там было?
А! «Олег случайно сбил на трассе седую бабушку с косой, прошло уже
четыре века, а он не может позабыть…»
— Ха-ха-ха!!! — заржал Геннадий как конь.
— Са-а-амое лучшее, это… — Леонид принял у служанки открытую
бутылку и сделал мощный глоток. — Кхм-кхм. Самое лучшее там… Я даже
запомнил специально: «Ну, нет!» — сказал Олежа гневно, и прочь
пошёл от алтаря, и только гости онемело, глядят на опустевший
гроб!
— Ха-ха! Ха-ха-ха! — вновь заржал Геннадий.
Кармела неодобрительно фыркнула, после чего поставила вторую
бутылку на стол.
— Так, жизнь чуть-чуть наладилась, — констатировал Леонид,
залпом допив остаток газировки. — Говоришь, решать нужно сейчас? А
почему?
— А потому, что Панчо Вилья согласился, — ответил Смутин. — Он
уже собрал свою старую команду и начинает набирать из местных
жителей добровольцев, желающих отомстить федералес. Повстанческое
движение теперь точно будет.
Курчевский ни на грош не доверял Вилье — этот герой Революции
себе на уме, неоднократно бился против «гринго», а особой разницы
между русскими и американцами не видит — он даже Парфёнова и
Смутина называет не иначе, как «гринго».