В «Творчестве» Золя придумал и драматизировал ее первую встречу с Сезанном, предвидя начало страстного романа. В этой вымышленной версии персонаж, прототипом которого послужил Сезанн, в душевном волнении бродит вдоль реки душной предгрозовой июльской ночью. Потом под проливным дождем, во вспышках молний, под громовые раскаты мчится по улицам домой, добегает до старинной, окованной железом низкой двери и уже протягивает руку к шнуру колокольчика, когда замечает скорчившуюся под дверью насмерть испуганную девушку.
По грубым ступеням деревянной лестницы черного хода он ведет ее к себе в студию на чердаке и дает убежище на ночь. Обессиленная после ночного бега по грозовым улицам, Кристина всю первую проведенную в норе художника ночь спит на единственной кровати за ширмой. Несмотря на слепящий утренний свет, спит она долго. Когда художник все же поддается искушению заглянуть за ширму, он видит красивую девушку, «мирно спящую и купающуюся в солнечном свете». Бретельки ее сорочки отстегнулись, одна соскользнула с плеча, голова покоится на подушке, правая рука закинута за голову, «девушка укрыта лишь мантильей из собственных распущенных волос».
Мы не знаем, все ли придумал Золя или он описал в художественной форме на самом деле стремительно и неожиданно возникший роман Сезанна. Историки искусств отмечают: после встречи с Гортензией Сезанн, пусть недолго, продолжал переносить на холсты свои мучительные сексуальные фантазии. Однако ни у кого, похоже, нет сомнений в его преданности Гортензии и очарованности ею, быстро решившейся переехать к нему.
Речи не было о том, чтобы взять ее с собой в Прованс, где отец Сезанна (так же, как отцы Моне, Сислея и Писсарро) никогда бы не смирился с тем, что сын живет в грехе с нищенкой. Так же, как они, он скорее всего оставил бы сына без гроша, узнай о его незаконной связи. Поэтому Сезанн вернулся в Жа де Буффан, а Гортензия осталась одна в их тесном жилище на захудалой парижской улочке, окруженная со всех сторон тюбиками красок и грубо, жестоко написанными полотнами.
Зиму 1869 года сестра Берты Моризо Эдма провела в родительском доме на улице Франклина, где и разрешилась первым ребенком. Берта нарисовала ее сидящей с книгой на диване рядом с Корнелией. Пюви де Ша-ванн, знаменитый художник и друг семьи Моризо, пришел навестить их и принялся взволнованно обсуждать голову одной из фигур на картине, утверждая, будто, с его точки зрения, она выполнена неверно и, вероятно, никогда не будет нарисована как следует. Очень эмоционально среагировав на его комментарий, Берта отправилась в студию к Мане. На следующий день Мане явился на улицу Франклина в час дня, чтобы составить свое мнение. Он нашел картину очень хорошей, даже замечательной, высказав претензии только к подолу платья. Взяв одну из кистей Берты, он нанес несколько штрихов. Но «начав, уже не мог остановиться; от юбки он перешел к бюсту, от бюста к голове, от головы – к фону. Он сыпал шутками, хохотал как безумный, отдал мне палитру, забрал обратно и наконец часам к пяти создал самую лучшую карикатуру из когда-либо мной виденных».