Валерий чувствовал, как напряжение нарастает. Он не был
суеверным, но атмосфера этого места действовала на него угнетающе.
Казалось, что каждый шаг вперёд приближает их к чему-то неведомому.
Он хотел спросить Воротынского, что именно они могут встретить на
этой тропе, но решил не раздражать князя. Вместо этого он лишь
крепче сжал поводья и продолжил двигаться вперёд, следуя за
ним.
Тропа становилась всё уже, а растительность — всё чаще. В
какой-то момент Валерий понял, что они едут уже не по тропе, а по
чему-то, что больше напоминает коридор, прорубленный в чаще. Ветви
царапали его лицо и руки, а снег, падающий с деревьев, попадал за
воротник, вызывая серьёзный дискомфорт. Но он молчал, понимая, что
сейчас не время для жалоб.
Кипелов чувствовал, что Воротынский неспроста говорил об этой
дороге, тщательно подбирая слова. Возможно, речь шла о чём-то
деликатном, о чём-то таком, что не следует говорить прямо, особенно
человеку его времени и статуса.
Впереди тропы забрезжил оранжевый свет предвечернего солнца —
арка из ветвей была похожа на дверной проём кельи. Лучи, пробиваясь
сквозь густую завесу, казались золотыми нитями, протянутыми во
тьме. Валерий, едва успевая за Воротынским, почувствовал облегчение
— скоро они выберутся из этого мрачного тоннеля. Но облегчение было
недолгим. Тропа резко оборвалась и перед ними открылась широкая
поляна. Валерий посмотрел вперёд и невольно вздрогнул, увидев то,
что предстало перед его глазами.
Исполинские идолы, вырезанные из многовековых деревьев,
возвышались над поляной, словно громадные баллистические ракеты,
которые приходилось сторожить Кипелову во времена своей срочной
службы. Их размеры казались поистине огромными — каждый ствол мог
бы вместить в себя небольшой загородный дом. Лики и предметы одежды
дохристианских богов были мастерски выструганы на стволах, но время
не пощадило их. Краска, некогда яркая и живая, давно смылась,
оставив лишь бледные следы. Древесина, изъеденная сыростью,
морозами и иссушающим зноем, потемнела, придав ликам мрачный и
недобрый вид.
Валерий, затаив дыхание, всматривался в эти лица. Они были
разными — одни выражали надменность, другие — скорбь, третьи —
холодное равнодушие. Но все они, не смотря на разрушение временем,
казались пугающе живыми в контрастном свете предвечернего солнца.
Трещины на их лицах напоминали морщины, а тени, падающие от
соседствующих ветвей, создавали иллюзию движения. Казалось, что эти
божества наблюдают за путниками, оценивая их с высоты веков.