— Виселицы видели? — негромко спросил
Огнич, когда мы покинули экипаж.
— Угу, — буркнул я.
Священник усмехнулся и сказал
фургонщику:
— Иди вблизи на них полюбуйся. —
После распорядился: — Вещи ему отдайте!
— А дальше мне куда? — опешил
Огнич.
— Там жди!
Ну а мы прошли во дворец правосудия,
задним коридором добрались до лестницы и поднялись на второй этаж.
Привлекая позвякиванием кандалов внимание клерков и посетителей,
прошли по нему и очутились перед высоченными дверьми зала судебных
разбирательств. Своей очереди попасть внутрь там дожидалась разной
почтенности публика, кто-то подобно нам был препровождён сюда под
караулом, и я приготовился провести здесь остаток дня, но — нет,
отца Шалого сразу же запустили в один из кабинетов, а следом внутрь
пригласили и нас.
Комната была невелика, и хоть ветер
лениво шевелил занавески, при нашем появлении худощавый брюнет
средних лет немедленно прижал к носу надушенный платочек. Сами мы
за полтора месяца плавания притерпелись к собственному запаху и
благоуханиям соседей, а вот неподготовленного человека проняло.
— Я секретарь мирового судьи! —
объявил хозяин кабинета. — Мне дано право определять тяжесть
проступка и принимать решение о целесообразности судебного
разбирательства.
Он промокнул платочком покрытое
испариной лицо и кинул его на стол, а сам поднялся на ноги и
подошёл к Беляне.
— Посмотрите сюда! — потребовал,
прищёлкнув пальцами, и удовлетворённо кивнул. — Да, вижу. Всё как в
бумагах от школы. Отче…
Браслеты на запястьях Беляны
разомкнулись сами собой, цепи с лязгом упали на пол. Барышня
брезгливо ткнула их носком сапожка и уточнила:
— Это всё?
Секретарь мирового судьи выжидающе
уставился на священника.
— Это всё, отче?
— У церкви нет претензий к этой юной
особе, — подтвердил отец Шалый.
— А к боярину? — уточнил хозяин
кабинета.
— Меня зовут Лучезар Серый! —
произнёс я с нажимом.
Ответом стал небрежный взмах
рукой.
— У церкви — нет, — качнул головой
священник, — а назначить меру ответственности за членовредительство
вы способны и сами.
— Несомненно! — подтвердил секретарь
и спросил меня: — Настаиваете на формальном разбирательстве?
— Я соглашусь забыть о нападении и не
выдвигать встречных претензий в обмен на проявление снисхождения к
моему товарищу.
— Нападение, претензии, снисхождение…
Слова, слова, слова! — покачал головой хозяин кабинета. — Но
высказанная точка зрения мне понятна и чем-то даже близка.
Пострадавший способен обратиться за компенсацией самостоятельно,
администрации это дело не интересно!