Я снова перевожу взгляд с пустого кресла на золото Кадашей. Зачем пишу? Мне кажется, что и тут, в мире людей, действуют те же законы, что и, например, в физике. Те же пресловутые законы сохранения. Если куда-то что-то прибыло, то, значит, и убыть должно. Это я про «запас прочности» и «ахиллесову пяту» одновременно. Когда человек один, он способен на многое. Он сам не представляет, на что он способен. Но когда его ждут, когда где-то, пусть не рядом, но есть его «ответная часть», «элемент пазла», душа, способная соединиться с его душой в минуту высшего блаженства, тогда его способности к выживанию, к преодолению всего, в том числе и непреодолимого, увеличиваются многократно. Как у Симонова: «Как я выжил, будем знать только мы с тобой?» А вот платой за это становится уязвимость. Страх лишения «ответной части», страх за нее – парализующая волю, разрушающая психику иррациональная субстанция… ну что тебе, «мамашкин муж», стоило собрать волю в кулак, спуститься в этот чёртов погреб, да посмотреть на то, что ты, пережив весь ужас боевых действий бегущей армии, тяжелое ранение и госпиталь, в котором не лечат, что ты не смог пережить только в своем воображении? Но что-то мне подсказывает, что чем больше «запас прочности» в обычной, «рациональной» части жизни, тем глупее, мелочнее и обиднее то, что может разрушить всё это в части иррациональной, «ахиллесовой». Достаточно лишь случиться тому, чего ты в жизни просто не можешь себе представить. Да что там случиться? Дорисовать. Принять запах, взгляд или слово за нечто случившееся, – и тогда вся крепость, строившаяся десятилетиями, перенесшая бомбёжки и танки, бегство и погреба, болезни и ранения – всё это становится карточным домиком и рушится в один миг.
А еще… чем ветви ближе друг к другу (ну, под острым углом же расходятся), тем меньше усилий надо приложить, чтобы ствол треснул вдоль. Просто геометрия…
«– Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного, —
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим».
Первым умер он. Ухаживала за ним Нинка, на ее руках он и умер. На его могиле – портрет в форме. А она пережила смерть троих из четырех своих детей. Сначала – самого младшего, потом старшего и дочери. С дочерью вместе ее и похоронили, в одной могиле. Совсем на другом кладбище, чем его.