Квартира встретила их зияющей черной пастью. Ада стояла посреди темноты, ожидая спасительной вспышки электричества. Когда же свет превратит сумрачный фарс в обыденность, раздаст краски серым теням?! Но по-прежнему было темно… И сквозь тьму Ашер протягивал ей руку. Она уцепилась за палец, как за спасительный канат.
Ей редко приходилось испытывать настоящее влечение. Для Ады секс всегда был связан с неудобством, с болью, а иногда и с физическим отвращением. Но она принуждала себя, понукала – нельзя же совсем стать монашкой. И то, что ее потянуло к Ашеру, казалось чудом, теперь оставалось постараться получить удовольствие.
Задавленное, закиданное камнями, запретное желание начинало оживать, расправлять крылья – как лебедь, привыкший считать себя гадким утенком, но вдруг ощутивший свою стать с царственным изгибом шеи, бархатную глубину острого глаза.
Скользкий шелк водой пролился на пол. Застежка бюстгальтера сдалась с тихим щелчком. Он провел ладонями по ее груди. От первого же прикосновения Ада вздрогнула всем телом. Его руки царапали, а не ласкали. Словно на ладонях у него были рубцы едва затянувшихся ран. Ада стояла обнаженная в полной темноте, и ей казалось, что любовник с коварством ночного хищника наблюдает за ней.
Ашер сразу обратил на нее внимание. Прямая спина, но углы плеч сдвинуты вперед, будто она сомневается в своей осанке. Узкие запястья с крупными кистями рук, длинные пальцы. Такие руки хочется целовать. Он подошел, чтобы их познакомили.
Запах духов – густой, чувственный – обволок, стоило Ашеру чуть приблизиться. Он узнал аромат и мысленно поморщился – современный «Шалимар» отдавал химией искусственных ингредиентов. В то время как винтажную версию этого аромата – настоящее произведение искусства – теперь продают как драгоценность. То, что нынче стоит на прилавках в упрощенных, сглаженных флаконах-фонтанах с надписью «Шалимар», – возмутительная, пошлая сладость, дешевая страсть на копеечных простынях. Он задержал ее пальцы в своих и среди резких ванильных волн парфюма уловил тонкий, едва различимый аромат лотоса – природный аромат ее кожи, и лишь тогда коснулся губами ее руки.
Что в ней по-настоящему было прекрасно, так это волосы. Редкий оттенок. Не славянский пшеничный, не серо-льняной, не пепельный, не светло-русый, не пугающе белый, будто голову окунули в таз с отбеливателем, а природный платиновый. Издалека казалось, что самая настоящая, сияющая платина стекает на плечи.