«– Никогда не бойся того, что придет. Ведь все уже было, все было…»
«– Адамчик, а что такое любовь?
– Наверное, то, что у нас с тобой. Ведь так?
– Раз наверное, значит, ты не уверен.
– Не знаю, я ведь кроме тебя никого еще не любил. Тогда скажи сама.
– Любовь, миленький, это взаимная капитуляция.
– Выходит, вся остальная жизнь – это война?
Да, так оно и есть на самом деле. Вся жизнь война, и только иногда случаются маленькие передышки. Вот как ты сейчас…»
«– Когда ты меня бросишь, это будет нестерпимо больно. Это будет невыносимо…»
«С самого начала, кроме нежности – что-то еще…»
«Наверное, так оно и должно быть, ведь на то оно и счастье, что понять его невозможно. Не успеешь задуматься, а оно уже и улетело…
А бывает, чтобы счастье – и без подвоха?..»
Может, достаточно?
Понятно ли, почему для меня так существенно понимание счастья Борисом Берлиным и почему его исповедь так важна в нынешней литературной ситуации? В безоблачном варианте и осмыслять нечего. А если рядом в душе дремлет и просыпается зверь? И только смерть становится избавлением от этой напасти?
Трагическая готовность к «напасти» позволяет вынести ее даже тогда, когда вместо обещанной сладости цимеса судьба подкладывает тебе что-нибудь… «наоборот».
ГЛАВА САМАЯ ПЕРВАЯ
«Легче воздуха мои мысли о тебе…»
Журавлев морщится, захлопывает папку, бросает на меня взгляд исподлобья и недовольно произносит:
– Ты в самом деле уверен, что мне это надо читать? Что мне стоит это читать?
Господи, встать бы, выхватить у него из-под носа рукопись, повернуться и хлопнуть дверью. И забыть сюда дорогу. Только вот… Приходится жить в условиях окружающей реальности, данной нам в ощущениях. А ощущения почти напрямую зависят от чего? Вот именно. Их – деньги – пока еще никто не отменял. Правда, когда-то давно, в прошлом веке, что-то такое вроде было. Обещали вроде, но так до сих пор и…
– Слушай, у тебя настроение плохое? С Машкой что-то? Или живот прихватило? Ты меня сколько лет знаешь, а? Сколько ты моих книг издал и сколько ты, между прочим, на них заработал? Я к тебе не просто как к издателю пришел, а как к моему издателю, понял?
– Вот я тебе как твой издатель и говорю, другому бы не сказал. Ты посидел, в окно на дождь поглядел, о бабе своей или чужой подумал, и пошло-поехало. Глядишь, через месяц-два повесть, а то и поболе. И вагон самомнения. А мне что делать? У меня от вашей гениальности уже руки по утрам трясутся. Только прочесть это все…