– Коля… – я несколько секунд молчу, а потом тянусь к лежащей перед ним папке с рукописью. – Так, ясно. Я пошел.
Его рука на рукописи не двигается. Наконец он устало изрекает:
– Ладно, ладно, не гоношись. Прочту. Погляжу я твои «мысли легче воздуха»… В ближайшие дни не обещаю, но прочту. Скоро. Созвонимся. Пока. Иди…
Я выхожу из издательства и иду домой – к своей любимой. Вот приду и обниму ее.
– Здравствуй, птичка моя.
А она уткнется всем своим лицом прямо мне в шею, в мой колючий шарф, и замрет на секунду. И тоже обнимет меня прохладными тонкими руками и зашепчет прямо в ухо разные свои глупости. И негромко – только ей одной – я скажу:
– Знаешь, любимая, а я все-таки отнес в издательство эту повесть.
– Какую? Неужели «Легче воздуха»? – спросит она, задохнувшись.
– Конечно. Ведь это лучшее, что я написал.
– Зря… – поникнет она своей светлой головкой. – Я же тебя просила.
– Да. Но я так и не понимаю – почему?
– Потому что она… Она слишком счастливая, эта твоя повесть.
– Ну и что?
– Люди могут не так ее понять и, прочитав, натворить глупостей. Потерять голову, понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Ну как же, сам подумай. Живет себе человек, живет. Думает, что счастлив и все у него хорошо. И вдруг оказывается, что все это время ему показывали черно-белое кино. А тут оторвался он от экрана, окно распахнул, а жизнь-то вокруг – разноцветная. И так ему обидно сразу. Так обидно, что он от этой самой обиды в это самое окно и…
– Все равно не понимаю. То есть про разноцветную жизнь – да, все понятно, мы с тобой ее уже вон как долго проживаем. И счастье наше неизмеримо больше того, что может представить себе обычный человек. Я лишь попытался о нем, но разве нас с тобой рассказать возможно? Все равно получится только бледная, ускользающая тень. Тень нашего счастья.
– Нет, получилось слишком хорошо, слишком небесно, не по-людски, – и она по-детски упрямо сожмет губы, а я поцелую ее в самый их уголок, над ним как раз родинка, – чтобы улыбнулась.
А может… Может, этого ничего и не будет. И лишь холодный дом встретит меня. Пустой холодный дом, говорящий сквозняк, пустые вешалки и пустые бутылки. Да еще фотография в рамке с треснутым стеклом. Ее опрокинуло ветром, и стекло треснуло. А на ней улыбается женщина, и та же родинка. Только стекло треснуло – сквозняк…