Одернутая Летучая, подловленная на плутовстве, под тяжелым взглядом хоть и держит лицо — но двигает задницу свою ближе к спинке кресла.
— Еще.
Алые губы сжимаются плотнее. Она упирается лопатками в спинку, и ядовито вскидывает брови в беззвучном: “Достаточно!”.
— Да, Летучая, именно так, — Алекс криво ухмыляется, — нужно чаще приказывать тебе прикусывать язычок. Беззвучная ты — просто божественна.
И до того, как вскипят снова искры в непокорных глазах, он снова заставляет руку с плетью взлететь и опуститься. От потолка и до спины.
В этот раз — он не удерживает щенка на месте постоянно. С садизмом старого кота, отпускает, позволяет отползти, поверить в спасение, и тремя резкими ударами выбить из легких раба недопереведенный дух.
В какой-то момент свист плети, вопли и тишина начинают переплетаться друг в друга как неразрывное целое. И будто начинает тикать невидимый метроном, отмеряя такты в этой симфонии, будто подсказывая, где “композитору” сделать акцентную паузу, а где — добавить еще один звучный “аккорд”.
В обычное время это был знак близости точки катарсиса. Когда тьма внутри взрывалась и вырывалась наружу, но сегодня…
Нет.
Эта порка не была полноценной сессией — нет, она была презентацией для дерзкой девчонки, отрицавшей собственные потребности. Девчонки, что сидя в кресле сейчас, в бессильном отчаянии царапала кожаные подлокотники. Не виси между ними озвученного приказа — она бы вскочила на ноги и пинком бы отшвырнула от Алекса этого своего покорного.
И только поэтому, только потому что до конца стоило раскрываться только с ней, когда не будет рядом всяких лишних персонажей, Алекс останавливается. Превозмогает глухоту сужающегося в домспейсе мира. С долгими паузами бросает на холст сплошь исполосованной спины раба еще три щедрых мазка плети.
А вот парень удержаться не смог. И не факт что пытался.
Откликается не воплями, а бессвязным бормотанием и какой-то болтовней.
Наклонившись к сабу и заглянув в остекленевшие, мечущиеся хаотично глаза, Алекс ухмыляется.
— Хорош. Не будет жаловаться.
Все в том же сладком, под завязку наполненном чужом болью беззвучии шагает к дверям.
Выглядывает, приподнимает бровь. Судя по всему — звучания имени Александра Козыря оказалось достаточно, чтобы у номера окончания сессии или первых признаков драки ждал не просто клубный холуй, а аж цельный клубный владелец. Хотя ладно, холуй у него имелся. Очень кстати — мордатый и широкоплечий.