Надо же какие откровения о себе можно осознать, выбравшись из-под едва не ушатавшего тебя медведя-шатуна. Что в губах этой соплячки таится какой-то совершенно невиданный вкус. Которым он совершенно не может насытиться.
— Скучала?
Спрашивает, уже прижимаясь губами к шее.
— Неа! – коза задирает подбородок и хохочет. Врет, конечно. Все-то ей смехуечки, мелкой паршивке, а пальцы-то за рубашку Алекса хватаются отчаянно.
— Скучала, — Алекс проговаривает это только для того, чтобы она знала – её вранье прозрачно как стекло, просто потому что она так дивно бесится, когда ей не удается его обмануть. Добавляет уже для себя.
— И я по тебе скучал, птица.
— Больше, чем по жене? – снова щурится, снова пытается ужалить колючками. Интересно, что она будет делать, когда этот повод для подколок исчезнет?
И он мог бы её подразнить. Мог бы ответить уклончиво, спросить, видит ли она здесь его жену, сказать что приехал к ней сразу с самолета и даже не заезжал домой – но… Это все игры в прятки для таких, как её бывший мудень. Когда не хочешь говорить то, что наложит на тебя обязательства. Когда знаешь, что не вытянешь нужный градус искренности и врешь, врешь, врешь, строя из своего вранья очередной грязный гнилой мирок.
— Я скучал только по тебе, — Алекс проговаривает это медленно, смакуя каждое слово. Он почти знает, что увидит. Ехидный недоверчивый прищур, саркастично приподнятый уголок губ. Не верит, ехидна. Еще не верит. Но, кажется – благодарна даже за ложь. Уж больно отчаянно прижимается к нему всем телом.
— Поехали, — нетерпеливо роняет, даже не подталкивая – продавливая девчонку в нужную сторону.
— Эй, а если у меня вдруг планы имеются? – язва, конечно же, не может просто взять и сесть. Пока – не может, да.
— Имеются, — Алекс кивает коротко, — садись в машину, расскажу какие. Кофе выпьешь заодно.
Кофе? Кто сказал кофе?
Летучая уже успела спалиться тем, что хорошо разбирается в алкоголе – разнесла мини-бар в Азимуте в пух и прах и весь абсент спустила на упоротые коктейли. Но кофе был и оставался её личным наркотиком. Его она пила утром, днем и ночью, только дайте. Вот и сейчас – глаза зажглись, крылья носа хищно раздулись. Голодной лаской выворачивается из его рук и лезет в тачку, туда, где в подстаканнике дожидается её стаканчик с черным ристретто.