- На пирожное и кофе разоримся? – подал голос Юра, когда
удалились от троицы с повязками на рукаве на безопасное расстояние.
- А вечером, гляди на афишу, танцы в «Текстильщиках»!
- «Текстильщики» – это класс, - я чуть было не сказал «круто»,
пародируя молодёжь две тысячи двадцатых годов, но здесь многие
выражения, привычные в новом тысячелетии, ещё не прижились. – Надо
бы с собой побольше наших прихватить. Казарма зенитчиков
близко.
Зашли в гастроном. Первым от входа располагался отдел
«овощи-фрукты», немедленно окативший незабываемым букетом ароматов.
Стояли две деревянных кадушки, одна с квашеной капустой, в другой
плавали огурцы калибра кингсайз, про буржуазно-реакционные
корнишоны Чкалов пятьдесят седьмого года слыхом не слыхивал.
Желающие прикупить картошку подставляли мешок или большую сумку под
желоб, могучая тётка поворачивала рычаг, поднимая заслонку, и
картошка, вздымая облачка сухой пыли, ссыпалась в тару. Поскольку
уже март, зиму перенесла не вся, в воздух взмывал привкус гнили. Но
никто даже не пытался перебирать её, во-первых, дешёвая даже по
советским меркам, семьдесят копеек за кило, во-вторых, взгляд тётки
исподлобья не сулил привереде ничего доброго. В-третьих, даже в
выходной день собралась очередь человек десять, не желавшая ждать
долго – надо отстоять ещё несколько очередей, чтоб купить
необходимое. За фруктовое разнообразие отвечала горка мочёных
яблок, и это всё.
Для нас, военных, картошка в первую очередь напоминала бессонные
ночи в наряде по столовой, где на каждого приходился едва ли не
кубометр, подлежащий очистке. Это реально много, даже если чистить
шестью движениями, превращая круглую картофелину в куб и не ковыряя
глазки, когда половина исходной массы идёт в отход.
Мощное овощное амбре состязалось на равных с ароматами рыбного
отдела. Сортов рыбы было небогато, но её самой – много. Селёдка
тоже продавалась из бочек, пахла соответствующе, но никого это не
удивляло, рыба и не должна отдавать «шипром».
Мясной отдел, где мясо в основном было представлено мослами,
казался гораздо чище, продукты реально свежие, а дальше открывался
большой стеклянный прилавок кондитерского отдела, где в большом
баке, поблёскивающем хромовыми боками, согревался кофе.
В прошлой жизни не особо жаловал сладкое. Но я же теперь – за
Юрия Гагарина, чьё детство прошло в оккупации, кусочек чёрного
хлебушка был слаще сахара, всё, что получше, отбирали немцы,
беспардонно занявшие дом семьи Гагариных и выселившие их в
землянку. Самый мерзкий из оккупантов развлекался повешением
крестьянских детей – за воротник пальто на ветку, а то и шарфом за
шею, сам хохотал, глядя как родители несутся спасать своё чадо,
пока не задохнулось насмерть… Всё это читал только у биографов
первого космонавта, сам не пережил, но воображение рисовало то
время столь ясно, будто видел воочию сучащие в воздухе ножки
братика, отвратительно ржущего фрица и маму, с криком несущуюся к
нам.