— Лика! Савка! Микей! Мо… – Зычный голос отца непривычно дрогнул и затих.
Мать вбежала следом. Глаза её были широко распахнуты, лицо бледное, как у покойницы.
— Морьюшка!
Она хотела было обнять старшую, но вместо этого задрожала всем телом, по щекам покатились крупные слезы.
— Морьюшка… — безучастно повторила мать, но больше ни шага не сделала.
По двери несколько раз ударили.
— Государем предписано, чтобы каждый, уличенный в обладании дикой магией, был изловлен и доставлен во дворец!
Казалось, от приказа золотого сотрясаются стены.
Морья до боли закусила губу, и, как в детстве, шагнула к отцу в поисках защиты.
Отец отшатнулся, по его лицу пробежала судорога, словно он боролся с одолевавшим его отвращением.
— Папа?
— Покажи руки, — почему-то глядя в сторону, потребовал он.
— Я...
— Руки!
Морья вытянула вперёд стиснутые кулаки.
— Разожми.
Распрямлённые пальцы дрожали сильнее, чем когда прошлой зимой она слегла с горячкой. И были всё такими же чёрными, точно испачканными сажей. Морья попыталась обтереть их об юбку, но ничего не изменилось.
Отец не притронулся к ней и тихо сказал:
— Отворяй дверь, мать. Правду сказали...
Мать от его слов взвыла, но с места не сдвинулась.
Савка с Микеем тихо позвали с печи:
— Тятя…
— А ну молчать! – гаркнул отец, но его крик тут же перекрыл голос золотого с улицы.
— Живо! А не то дом подожжём, всех выкурим! Укрывать дикого – государственное преступление!
Морья задрожала. Не пролившиеся слёзы слепили, душили. Невыносимо было видеть убитую горем мать, суровый холод отца. Лику, со страхом смотрящую на нее из дальнего угла. Ту, которую Морья только что спасла от бесчестья!
— Тащите хворост! – Приказ золотого донесся как через толщу воды. И это решило дело.
На негнущихся ногах Морья двинулась к двери. Мать протяжно заскулила, но не попыталась остановить её.
Хотелось пасть перед отцом на колени. Оборонит ведь! Кто, если не он? Мужчины сильнее Морья и не знала никогда! Но что будет, если он выступит против золотых? Спорить с государевыми слугами — всё равно что с самим властителем!
И тогда братишки тоже не спасутся. И мать. И Лика. И даже младший, обиженно пищащий в колыбели.
— Факел! Факел тащите! — потребовал кто-то под окном. Кто-то из деревенских, голос знакомый... Но кто? Да и важно ли это?
Теперь Морья им больше не добрая соседка, а сама ожившая смерть.