– Вот ты и вскрылся, сволочь
фашистская! – И выстрелил Садовскому в голову.
Выстрел в лесу прозвучал как гром
среди ясного неба. Воронцов резко обернулся и собрался было начать
вставать, но Апраксин навёл на него оружие.
– Сиди тихо, вражина! – Оскалился он
на чекиста.
– Апраксин, немедленно отдай мне
винтовку, – ледяным тоном произнёс Воронцов.
– Шиш тебе с маслом, – усмехнулся тот
и сказал мне: – Вот, Лёшка, гляди, именно так выглядит немецкий
диверсант.
– Что?! – всё ещё находясь в
прострации, не понял я, переводя взгляд с Воронцова на Апраксина. –
Ты что творишь, Роман Петрович?! Прекрати! Это же свой.
– Никакой он не свой. Это вражеский
шпиён, Ляксей. А этот, – он кивнул на лежащего замертво Садовского,
– его подручный. – Сказав это, он сделал шаг назад, встав таким
образом, чтобы я тоже был в его поле зрения, и покачал головой: –
Не шали!
Я остановил руку на полпути, так и не
взяв мосинку, одновременно с этим всё ещё пытаясь понять, что
происходит. Ситуация была совершенно нетривиальной и требовала
срочного прояснения.
Пристально посмотрев на Апраксина, я
как можно спокойнее, но в то же время, возможно, несколько
прямолинейно спросил:
– Ты, что, дядя Рома, с ума
сошёл?
– Не сошёл, Лёшка. Я этих гадов давно
вычислил. И ты не рыпайся. Тем более я твоего военного билета тоже
не видел. Может он, как и у них документы, поддельный.
– У меня удостоверение настоящее! –
отчеканил лейтенант госбезопасности.
– Знаем мы, какое оно настоящее, –
язвительно произнёс Апраксин и припечатал: – Гитлеровская сволочь!
– Затем покосился на меня и, чуть прищурив глаза, произнёс: – Ты
слышал, что я попросил? А ну, покажь свой военник!
Я пожал плечами:
– Не могу.
– Это почему?
– А нет его у меня.
– Как это нет!?
– Давно уже потерялся.
– Ага. А с окружения ты, значит, с
этим выходил? Помнится, ты так рассказывал, – презрительно
прищурился он, мотнув винтовкой в сторону чекиста.
– С этим, – подтвердил я.
Боец смерил меня взглядом с ног до
головы и, чуть поморщившись, буркнул:
– Ладно, не боись, паря, я тебя за
шпиёна не принимаю. Ты немца хорошо бил – ты свой. А вот этот, – он
кивнул на явно растерянного бывшего командира, – без сомнения
враг.
И эти слова, вероятно, задели какие-то
струны в том, кто называл себя Воронцовым. Он словно бы пришёл в
себя и зарычал: