Хотя нет. Опять
почудилось.
Не сбавляя размеренного шага,
мехо-голем всё-таки ответил на мой вопрос:
— Сегодня двадцать пятое июля
тысяча девятьсот шестидесятого года, понедельник.
Я сделал себе в памяти
мысленную зарубку.
Значит в июле через десять лет
тёмный эфир уже будет присутствовать на всей Палео-стороне, причём
минимум несколько лет. Вопрос: сколько именно лет?
— А когда случилась
катастрофа? — задал я следующий вопрос Троекурову.
И опять тот не сбавил шага, но
голову в мою сторону всё же повернул.
— Какую катастрофу вы имеете в
виду?
— Прорыв тёмного эфира через
границу на нулевом меридиане, — обозначил я прямо.
— Это не катастрофа, голубчик,
— веско возразил Троекуров. — Это стимул к прогрессу. Вызов.
Возможность, если хотите.
Услышав его слова, Волот
улыбнулся.
— Люди будущего оказались
мудрее тебя, Гедеон. Что для одних катастрофа, то для других —
стимул к развитию. Мне нравятся эти ребята.
Я не среагировал на очередной
его выпад. Вместо этого опять обратился к Троекурову:
— Так когда случился тот самый
стимул к прогрессу, Соломон-два?
— Эта дата высечена над входом
в Музей Новейшей Истории, — ответил Троекуров. — Туда я не люблю
заходить. Никто не любит. Там нас посещает иррациональное чувство
грусти по утраченному. В Музее служит только один из нас, он сам
вызвался на эту работу. Его зовут Соломон-четыре тысячи двадцать
восемь. Он был эвакуирован из опасной зоны и спасён, как и многие
другие.
Троекуров вытянул экзо-руку и
указал на здание, к которому мы подходили.
Над массивным крыльцом с
идеально ровной площадкой подъёма действительно имелась
дата:
«18.09.1951».
Я чуть приостановился,
внимательно всмотревшись в каменный барельеф над крыльцом, будто
фотографировал его глазами, чтобы навсегда запечатлеть в
памяти.
Восемнадцатое
сентября.
Но главным здесь был не день,
а год катастрофы.
1951-й год.
Выходило так, что тёмный эфир
должен был прорваться через границу на нулевом меридиане не через
десять лет, как я думал, а уже через год. Сейчас в реальном мире
был сентябрь 1950-го года, а значит, у меня оставалось ничтожно
мало времени, чтобы предотвратить катастрофу, как бы её тут ни
называли.
Вместе со мной на барельеф с
датой уставился и Волот.
На его лице заиграла победная
ухмылка.
Он ведь тоже понимал, что
остаётся всего лишь год до того момента, как его планы сбудутся, и
тёмный эфир заполонит планету полностью.