— Не радуйся раньше времени, —
процедил я. — Ничего ещё не случилось.
— Но ведь случится, — ещё шире
улыбнулся Волот. — И я почему-то уверен, что когда мы выйдем из
этой червоточины, то ты перестанешь мне мешать и лично отдашь мне
всё, что нужно. И мою голову, и свою подружку Виринею. А возможно,
даже лично поможешь прорвать границу на нулевом меридиане. Ты же
видишь, какое прекрасное будущее мы можем создать. Плевать на
нео-расы, люди тоже неплохо эволюционировали. Я уже сейчас чувствую
твои сомнения. О да, ты сомневаешься, надо ли вообще со мной
бороться…
Я не стал дослушивать Волота
и, отвернувшись от него, спросил у Троекурова:
— А Изборск? Что известно про
Изборск?
В человеческих глазах голема
отразилась тоска. Это мне, уж точно, не почудилось. Тотальная
печаль, горечь и утрата.
— Если хотите узнать судьбу
Изборска и других городов Зоны ТЭ, то можете проследовать в Музей
Новейшей Истории, — ответил Троекуров. — Вам всё расскажет
Соломон-четыре тысячи двадцать восемь. Возможно, именно после этого
вы примете решение воспользоваться программой «Спасение». Иначе всё
будет для вас безнадёжным.
Любопытство в его глазах
погасло.
Казалось, теперь ему глубоко
плевать, кто я, откуда пришёл и что собираюсь делать. Для него
существовало только два варианта насчёт меня: уничтожить или
«спасти», то есть поместить мой мозг в такой же искусственный
организм, каким он был сам.
И возможно, его внук Семён
всё-таки погиб где-то в Изборске, кто знает.
Я не стал лезть голему в душу
(какое странное выражение относительно голема) и первым шагнул на
площадку, ведущую к дверям Музея Новейшей Истории.
За мной отправился
Волот.
За спиной я услышал его голос
— Волот обратился к Троекурову и его помощникам:
— Мы ненадолго, господа! Мой
друг хочет культурно обогатиться в вашем Музее. Но потом мы
обязательно изучим вашу программу «Спасение». Мне кажется, если
любому из нас предоставить выбор: умереть прямо сейчас или жить
бесконечно, то выбор будет очевидным. Согласны?
На это ему ничего не ответили,
но мне снова почудилось, что мехо-голем Троекуров вздохнул. Тяжело
и безрадостно.
Совсем не так, как полагается
в прекрасном будущем.
***
Соломон-четыре тысячи двадцать
восемь встретил нас, как только я и Волот вошли в гулкий и
пустынный холл Музея. Пространство здесь тоже наполнял тёмный эфир,
как и всё вокруг.