Эту историю рассказал мне Зотов,
который, казалось, знал все или почти все, происходящее в
Заксенхаузене. От его внимания не могла укрыться ни малейшая
мелочь, а уж подобная история — тем более. Ему верили, ему доверяли
секреты — такой был человек. Разумеется, я ни с кем не делился
подробностями его рассказа — никогда не знаешь, кто именно из
окружающих людей тайно работал на немцев, донося обо всех
сомнительных происшествиях за доппаек и обещание грядущей
свободы.
Мы с Зотовым сели за стол, тесно
придвинувшись к остальным. Говорили исключительно шепотом.
— Знакомься, Василий, — начал Зотов,
— это Николай Бушманов, — он указал на короткостриженного мужчину с
грубоватым лицом рабочего, но цепким и умным взглядом, выдающим в
нем незаурядную личность.
— Шведов, — представился я. Для
Зотова и всех остальных я так и остался Василием Шведовым,
стрелком-наводчиком, чьи документы я взял у погибшего при обстреле
конвоя парня. Моя прежняя личность — орденоносца Дмитрия Бурова —
канула в лету, быть может, навсегда. Никто не знал мое настоящее
имя, и я не собирался рассказывать свою историю никому, даже
Зотову. Ведь, неизвестно, как отреагировали бы окружающие, сообщи
я, что являюсь Героем Советского Союза, кавалером орденов Ленина и
«Красной Звезды», а когда-то даже обладал именным пистолетом с
дарственной надписью от самого товарища Берии? Посмеялись бы над
выдумками, вряд ли хоть кто-то принял бы меня всерьез без
доказательств. А если бы я к этому прибавил, что на самом деле
прибыл из будущего, перенесшись в тело челябинского подростка
умершего от инфаркта в возрасте шестнадцати лет, то вообще
посчитали бы за сумасшедшего.
— Про Никитенко я тебе уже говорил, —
продолжил Георгий. При этих словах Михаил пристально посмотрел на
меня, словно прикидывая, сдам я его при случае или нет. Я кивнул
ему. — И, наконец, Александр Семенович Марков, генерал-майор
Красной Армии и, по совместительству, руководитель местного
подполья.
Вот, значит, как! Георгий вступил в
прямой контакт с подпольщиками и решил меня тоже приобщить к этому
делу. Страшно не было совершенно, наоборот, появился азарт и
желание сделать хоть что-то, чтобы навредить немцам. Вот только я
сомневался, по силам ли небольшой группе повлиять на что-либо в
лагере и, тем более, за его пределами.