Несомненно, это меня спасало. Но с
каждым днем из-за отсутствия нормального питания и плохого сна я
чувствовал, что мои способности постепенно исчезают. Еще
месяц-другой, и лагерь прикончит меня окончательно.
Проснулся я от того, что кто-то
настойчиво дергал меня за рукав.
— Василий, спишь? Проснись! Дело
есть!..
Я открыл глаза и увидел лицо Зотова.
Глаза у него были красные и воспаленные, он так же, как и я,
отбегал весь день на «трассе», и я представлял, что он сейчас
чувствует… но, казалось, что боли для него вовсе не существует.
Мысли Георгия были заняты другими вещами.
Барак тревожно спал. Кто-то кричал во
сне, надрывно и протяжно, пока не получал тычок в бок от соседа,
тогда замолкал до следующего раза… другие тихо стонали — таких не
трогали, иначе пришлось бы будить каждого второго… и на весь барак
разносился разноголосый храп — бич божий, раздававшийся со всех
сторон. Храп был настолько разнообразным: от глухих басов до
высокого дисканта, — что спать при таком шуме было попросту
невозможно. И раньше я бы не уснул, сейчас же абстрагировался
настолько, что не слышал ничего, кроме крика на побудку. Ко всему
привыкаешь, а если не можешь привыкнуть — умираешь.
— До утра не подождет? — вставать мне
не хотелось. Я как раз хорошо согрелся, зажатый между телами других
пленников. Если сползу вниз, позже придется вновь втискиваться,
искать место, будить соседей.
— Рядовой Шведов, живо вниз! Это
приказ!
Когда Зотов говорил таким тоном, дело
было серьезным. Сон мигом слетел с меня, я аккуратно вылез из-под
куцего одеяла, стараясь не тревожить соседей резкими движениями, и
спрыгнул вниз, умудрившись не отбить ноги о деревянный пол.
Георгий уже нетерпеливо ждал и тут же
потянул меня за собой, выводя из спального помещения барака в
соседнюю комнату, где мы завтракали и обедали, мимо уборной и двери
на улицу.
За столом у самодельной свечки,
сделанной в половинке пустой консервной банке, сидели трое.
Одного — крупного мужчину с
правильными, даже красивыми чертами лица, я знал — он жил в нашем
бараке. Михаил Девятаев — летчик-истребитель, самолет которого
сбили во время одного из вылетов. Сам же Михаил чудом спасся, попал
в плен, пытался бежать, был пойман и отправлен в статусе
«смертника» в Заксенхаузен. С таким статусом жить ему оставалось
недолго, но тут Девятаеву невероятно повезло. Парикмахер в бане —
бывший советский танкист сменил ему бирку с номером, взяв ее у
только что умершего человека. Парикмахер уже не в первый раз
проворачивал подобный фокус, ходя по невероятно тонкой грани. Будь
он пойман на таком деянии, лютая смерть была бы ему обеспечена.
Казалось бы, как подобное в принципе возможно? Но при всей своей
бюрократии и скрупулезности, немцы не могли помнить в лицо каждого
из многих тысяч заключенных, непрерывным потоком проходящих сквозь
жернова лагеря, поэтому Девятаев превратился в рядового Никитенко,
сменил статус со «смертника» на «штрафника», и этим выиграл себе
несколько месяцев жизни.