На трехэтажных нарах, рассчитанных на
пятнадцать человек, спали по сорок -пятьдесят заключенных и даже
больше, кто мог поместиться, втискивались между тел. Остальные
ютились на полу на соломе, им было холоднее всего.
В бараке стоял тяжелый запах,
исходящий от множества мужских тел. Казалось бы, к такому все же
привыкаешь… я так и не привык.
Кряхтя, люди слезали с нар. У одного
неловко подломилась нога, и он рухнул вниз с третьего яруса, разбив
лицо в кровь. Хорошо, капо этого не видел. Доски быстро вытрели от
крови, а упавшего пропустили без очереди в умывальню, находившуюся
в центре барака.
Времени на банные процедуры было
выделено мало — полчаса на все про все, а очереди выстраивались
ого-го какие. Успел — не успел, сам виноват. Если опоздаешь на
аппель — не поздоровится. На выходе из умывальной всегда торчал
Осипов с парой подручных, он может и проверить, помылся ли ты
согласно правилам до пояса. Если все хорошо, то просто даст оплеуху
и пропустит, но если подумает, что филонил, заставит раздеться
догола, будет поливать из шланга ледяной водой, а его помощники
станут чесать твое тело терновой метлой, сдирая кожу. Поэтому лучше
помыться тщательно, хоть в умывальнике и плавал лед.
Новое утро наступило не для всех. За
ночь умерли трое, и это только в нашем бараке. Насколько я
представлял, в соседних дела обстояли не лучше.
Холод. Здесь всегда холодно, до
костей пробирает. Вроде и климат мягкий, но даже при небольшом
минусе уже мерзнешь. Благо, в Германии зимы далеко не челябинские,
и температура здесь держалась умеренная, редко уходя до минус
десяти градусов.
Солнце не было видно. Оно почти и не
появлялось за последние несколько недель, лишь несколько раз
мелькало в просветах между туч и вновь исчезало. Здесь оно и не
должно светить, нечего вокруг освещать. Тут одни изможденные,
потерявшие веру люди, худые, словно скелеты, качающиеся на ветру.
Не люди даже — тени. Отголоски былых людей.
Я быстро оделся. Точнее, я и спал, не
раздеваясь, а сейчас лишь нацепил свои жуткие ботинки на деревянной
подошве. К бело-голубой полосатой лагерной униформе, сделанной из
вискозного штапельного волокна, жесткого и грубого материала, я уже
привык за эти недели, проведенные в лагере. Под куртку каждый
надевал, что только мог, лишь бы поменьше мерзнуть. Помогало слабо.
На голове — такая же полосатая шапочка, вовсе не защищавшая от
холода.